Удивительные метаморфозы бытия Аркадия Серошейкина

Татьяна Радионова

«Может быть, он переехал в другой город или даже заграницу?» Такое предположение казались самым логичным объяснением для Аркадия. Вопреки предположениям, развязка загадочного исчезновения оказалась драматичной и до отвращения банальной. Аркадий услышал ее случайно на остановке из уст незнакомца, который рассказывал коллеге по работе о соседе, имя и фамилия которого были хорошо знакомы Серошейкину. В тот день Аркадий прибывал в волнительном состоянии, предвкушая грядущий скандал на заседании кафедры по случаю его просьбы о смене научного руководителя. Это было еще одно фиаско дружеских отношений, студента и преподавателя, которые закончились неожиданно резко, как и не начавшаяся карьера научного сотрудника Серошейкина.

Стоя

среди горстки людей, ожидающих автобуса, Серошейкин в онемении ловил каждое слово истории о пешеходе, которого сбила машина на повороте. Аркадий хорошо знал тот роковой поворот дороги. Все, кто жил в районе, частенько пользовались им, сокращая путь. Это было опасно, но значительно экономило время. Спешная невнимательность стоила жизни человека, которым оказался его друг. Нужно было всего лишь несколько секунд, чтобы водитель грузовика заметил, что человек и машина стали смертельно близки. Через несколько часов мужчина скончался в реанимации с простой формулировкой: «Полученные телесные повреждения оказались несовместимыми с жизнью». Аркадий слушал, не веря в то, что человек может уйти из жизни в момент своего цветения вот так, легко, переходя дорогу. Возможно, он даже улыбался, предвкушая удачный день. Но в то же время Серошейкин почувствовал некое облегчение от того, что нашел разгадку своего ребуса.

На следующий день Лида застала Аркадия, идущего по коридору в сопровождении медсестры. Они направлялись в другой корпус для того, чтобы узнать главную интригу – насколько плохо обстоят дела внутри Серошейкина после выпитой уксусной кислоты. Вспоминая вчерашнее промывание с удушливым зондом, Аркадию не очень хотелось иметь дело с трубками и тем более глотать их, но выхода не было. Процедура была крайне неприятна. Пока черный шланг пробирался к желудку, изо рта Серошейкина непрерывно текла слюна и вырывались рыкающие звуки. Аркадию казалось, что он задыхается и это последний час его жизни, но это был не конец, через четыре минуты все закончилось. Врач молчаливо написала что-то в карточке, вручил медсестре, и, Аркадий, подхватив с собой, сидящую в коридоре Лиду, направился обратно в отделение. Лида с беспокойным любопытством расспрашивала о результатах, но Серошейкин сам не знал диагноза. Оставалось ждать вердикта доктора, к которому они направились, не заходя в палату. К удивлению нетерпеливых посетителей, доктор был на месте. Посмотрев заключение, с пустяшной интонацией и ноткой разочарования заявил: «Повезло. Легко отделались. Всего лишь небольшой ожог верхнего отдела пищевода. Полежите у нас до конца недельки, подлечитесь и домой. И, конечно же, строгая диета три месяца».

Доктор стал что-то искать на столе, перебирая завалы папок, вытащил листок с памяткой о диете, которой должен теперь придерживаться пострадавший и вручил бумажку Аркадию.

От поставленного диагноза Лиде стало спокойней, а Серошейкин укрепился в идеи о том, что привело его в эту больницу проведение. Для Аркадия все стало очевидным. То, что он испытывал в эти минуты, было похоже на прозрение. Это был его инсайт. Окрыленный состоянием, Серошейкин хотел, как можно скорее записать мысли, хлынувшие потоком. Он понимал, что рожденные в голове, даже самые гениальные идеи могут умереть, если не увековечить их на бумаге. Поэтому он с явным нежеланием слушать дальнейший рассказ врача, буркнул: «Хорошо». Быстрым движением взял Лиду под локоть, развернул к выходу и решительным шагом вывел из кабинета.

– Ты же помнишь, что я тебе вчера говорил о моем писательском пути. Ну, о том, что мне все надо самому прочувствовать. Видишь, мы здесь. Это не случайно, – Аркадий вел не успевшую опомниться Лиду по коридору и рассказывал негромким голосом на ухо, как будто открывал ей большую тайну, – значит, из этого я смогу вынести что-то очень важное.

– Из отравления? – по-детски спросила Лида.

– Не обязательно,

но из своего прибивание здесь – точно.

Они вошли в палату, оба соседа были на месте. Лида поздоровалась, ей ответили.

Подойдя к кровати, Аркадий достал из-под подушки изношенный молескин в твердом коричневом переплете, в котором всегда жил какой-нибудь инструмент для письма и каракули побежали по странице. Лида, хорошо знавшая это состояние, догадалась, что Аркадий уходил в страну воображений, был уже не с ней.

– Может, тебе что-нибудь нужно купить?

Ответа от Аркадия не последовало, а на страничках блокнота одно за другим выскакивали слова.

– Я тогда пойду?

Аркадий не отвечал.

Лида аккуратно приблизилась к его колючей щеке, осторожно поцеловала.

– Хорошо, – буркнул Серошейкин, не отрываясь от записи.

«Вокруг нас есть знаки, которые помогают, указывают человеку на правильный путь в достижении своего предназначения – это дар, дар человеку, чтобы найти наиболее короткий путь к счастью. Но счастье есть не только радость, это понятие абстрактно-индивидуальное, ибо человек может быть счастлив и в страдании, находя в нем упоение, не подозревая, что уже не может жить иначе. Однако истинная цель счастья – исполнить свое предназначение, выполнение своей миссии на Земле. Все исходит из относительности явлений и понимания бытия, в соизмеримости многого и малого для конкретного человека. Предназначение заложено в нашей личности и обусловлено генетически, «генетическим кодом», то есть подсознательное стремление к своему предназначению – есть счастье для человека, может и не осознанное».

Аркадий писал сбиваясь, не успевая следовать за мыслями, не дописывал предложения, уже начиная другое.

Избавившись от своих рассуждений, Серешейкин захлопнул книжку, поместив ее в низенькую тумбу у кровати.

– Ты что мемуары пишешь? – иронично проговорил знакомый голос из сна.

– Почти, – не желая вступать в беседу и еще больше не желая выдавать причину своего прибытия, Аркадий стал натягивать на углы неказистого матраса измятую простынь.

– Серьезно, писатель? – удивленно произнес все тот же голос.

– Да, – подавляя ком в болящем горле, спокойным голосом отрезал Аркадий, переминая подушку и придавая ей более пышную форму.

– Надо же, я живых писателей ни разу не видел.

Серошейкина в душе позабавило это замечание, он обернулся с легкой улыбкой насмешки и любопытства, чтобы посмотреть на говорящего, скрутил «рулетиком» одеяло.

– И какая же фамилия у тебя?

– Серошейкин.

– Наверное, ты для детей пишешь? Я не слышал.

– Нет, не для детей.

Серошейкин подумал о том, что как важно иметь правильную фамилию для писателя. Первым на ум пришел Антон Павлович Чехов. Губы Серошейкина еле слышно повторили имярек: «Антон Павлович…Чехов. Даже во рту приятно звучит. Может, мне сменить фамилию на какого-нибудь Фениксова. Аркадий Аркадиевич Фениксов. Нет, не очень на слух. Зато критики обязательно напишут: “Возрождение Фениксова на литературном поприще обернулось очередным шедевром”», – представленное потешило Серошейкина. Он даже сел на кровать, чтобы лучше рассмотреть предмет своего хорошего настроения.

Это был молодой парень лет двадцати. Он полулежал на кровати, держа в руках ядовито-зеленый чехол, в который был одет планшет.

– А что ты пишешь? – не унимаясь, продолжал сыпать вопросы сопалатник.

– Прозу. Обычно рассказы, но иногда из них вырастают романы.

Глаза Серошейкина инстинктивно впивались в интервьюера, рассматривая выступающий вперед подбородок, крючковатый нос и копну темных волос, торчащих в разные стороны. Этот въедливый взгляд немного смутил собеседника. Молодой человек на несколько секунд отвел глаза в сторону, а потом вновь вернул взгляд на писателя. Аркадий все также пристально смотрел и молодой человек отшутился: