Удивительные приключения личного секретаря мистера Сайдботэма
Шрифт:
Шортхаус чувствовал себя неловко. Или это была обратная сторона истории, или первые признаки психической безответственности.
— По моему мнению, все важные деловые вопросы требуют предельной осмотрительности, — сказал он, наконец, осторожно.
— Ага! Тогда, я полагаю, вам было сложно с ним поладить, — сказал Гарви, пристально глядя в лицо собеседника. — И он, конечно, все так же ожесточен против меня, как много лет назад, когда болезнь впервые проявила себя?
Хотя последняя фраза была произнесена вопросительным тоном, и спрашивающий не отводил от него взгляда, ожидая ответа, Шортхаус решил не реагировать на вопрос.
— Но я полагаю, без буйства? — добавил тот.
— Без буйства.
— Рад это слышать, — сказал Гарви сочувственно, — очень рад это слышать. А сейчас, — продолжал он, — если вы готовы, мы можем провести это дело до ужина. Оно займет лишь одну минуту.
Он пододвинул кресло к столу и, взяв из ящика ножницы, сел. Его собеседник подошел к нему с бумагами и развернул их. Гарви сразу же взял их и, перелистнув несколько страниц, остановился и вырезал несколько слов внизу предпоследнего листа.
Шортхаус увидел слова "Джоэл Гарви", написанные выцветшими чернилами.
— Вот! Это моя подпись, — сказал тот, — и я ее вырезал. Должно быть, прошло уже двадцать лет, как я ее написал, а теперь ее сожгу.
Он подошел к камину, наклонился и бросил в огонь этот маленький кусочек бумаги. Пока он смотрел, как пламя пожирает его, Шортхаус положил настоящие бумаги в карман, а подделку засунул в портфель. Гарви обернулся как раз, когда секретарь совершал это последнее движение.
— Я кладу эти бумаги назад, — сказал он спокойно, — полагаю, что вы уже закончили с ними.
— Конечно, — ответил тот, увидев, как голубой конверт исчез в черном портфеле и Шортхаус повернул ключ. — Теперь они больше не представляют для меня ни малейшего интереса.
Он подошел к буфету, налил себе маленький стаканчик виски и предложил другой гостю. Но тот отказался и уже надевал пальто, когда Гарви с выражением искреннего удивления обернулся.
— Вы, конечно же, не уезжаете сегодня в Нью-Йорк, мистер Шортхаус? спросил он изумленным голосом.
— Я думаю, как раз успею к 7.15, если потороплюсь.
— Но я и не знал этого, — сказал Гарви. — Я, разумеется, был уверен, что вы останетесь ночевать.
— Это весьма любезно с вашей стороны, — сказал Шортхаус, — но я действительно должен вернуться сегодня. Я и не собирался оставаться.
Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Гарви достал часы.
— Мне очень жаль, — сказал он, — во, честное слово, я считал само собой разумеющимся, что вы останетесь ночевать. Мне следовало сразу сказать. Я так одинок и так отвык от посетителей, что, боюсь, совершенно забыл хорошие манеры. Но, мистер Шортхаус, вы в любом случае не успеете к 7.15, потому что это последний поезд сегодня, а уже седьмой час. — Гарви говорил быстро, почти нетерпеливо, но голос его звучал искренне.
— У меня еще есть время, если я пойду быстро, — решительно сказал молодой человек, направляясь к двери.
Он посмотрел на свои часы. До сих пор он следил за временем по часам на каминной доске, теперь же, к своей досаде, увидел, что стрелки перешли далеко за цифру шесть, как и сказал хозяин. Часы на каминной доске отставали на полчаса, и гость сразу понял, что на поезд успеть невозможно.
"Передвигали
— Мои часы, должно быть, спешили, — заметил он спокойно, опуская руку и не поднимая глаз. — Похоже, я действительно опоздал на поезд и должен воспользоваться вашим гостеприимством. Но поверьте мне, я не хотел причинять вам такие неудобства.
— Мне очень приятно, — сказал Гарви. — Положитесь на рассудительность старшего и располагайтесь на ночлег. На дворе сильная буря, и вы мне нисколько не помешаете. Наоборот, мне очень приятно. Я так мало общаюсь с окружающим миром, что вы для меня — настоящий подарок.
Его лицо изменилось. Он говорил сердечно и искренне. Шортхаусу стало немного стыдно за свои подозрения, за то, что он во всем искал скрытый смысл, помня предостережения шефа. Он снова снял пальто, и они вдвоем уселись в кресла у камина.
— Видите ли, — продолжал Гарви тихим голосом. — Я отлично понимаю ваши колебания. За все эти годы я не мог не узнать, что за человек Сайдботэм. Я знаю о нем больше, чем вы. Теперь я не сомневаюсь, что он забил вам голову всяческим вздором — наверное говорил вам, что я величайший из негодяев, да? И тому подобное? Бедняга! Он был славным малым, пока не расстроился. Одна из его фантазий состояла в том, что он считал, что все, кроме него, сумасшедшие или почти сумасшедшие. С ним все так же плохо?
— Очень немногим, — ответил Шортхаус как можно доверительнее, удается дожить до его возраста и, имея его опыт, не питать тех или иных иллюзий.
— Истинная правда, — сказал Гарви, — ваше наблюдение весьма проницательно.
— Да уж, проницательно, — уклончиво ответил Шортхаус на его намек, но, конечно, есть вещи, — тут он осторожно посмотрел через плечо, — есть вещи, о которых нельзя говорить неосмотрительно.
— Я превосходно понимаю и уважаю вашу сдержанность. Они побеседовали еще некоторое время, а затем Гарви встал и, извинившись, вышел под тем предлогом, что ему нужно проследить за приготовлением спальни.
— Гость в этом доме — целое событие, и я хочу, чтобы вам было как можно удобнее, — сказал он. — Маркс под моим наблюдением сделает все наилучшим образом. И, — стоя в дверях, заметил со смехом, — я хочу, чтобы вы привезли Сайдботэму хороший отчет.
Его высокая фигура исчезла, и дверь захлопнулась. Только что закончившаяся беседа стала для секретаря в некотором роде откровением. Гарви казался вполне нормальным человеком. Не было сомнений в искренности его поведения и намерений. Он просто слишком серьезно принял зловещие предостережения Сайдботэма и ту таинственность, которой шеф окружил дело. Пустынность и мрачность местности усилили его заблуждения. Он начал стыдиться своих подозрений, и постепенно мысли его изменялись. Как бы там ни было, ужин и постель были предпочтительнее шести миль темной дороги, без ужина, да и с холодным поездом в придачу. Вскоре вернулся Гарви.