Удольфские тайны
Шрифт:
Пока она глядела с этими чувствами на башенки замка, торчавшие высоко над лесом, по которому она ехала, ей пришел на память незнакомец, который, по ее догадкам, томится в неволе за теми стенами; тревога и опасение, не Валанкур ли это, как туча омрачили радость освобождения. Она припоминала все подробности, касающиеся этого неизвестного, с той ночи, когда она впервые услышала его игру и пение песней ее родины; все эти обстоятельства она и раньше обдумывала и взвешивала, не приходя ни к какому определенному выводу; они, как и теперь, только подтверждали ее мысли, что Валанкур находится в плену в Удольфском замке. Возможно, что эти двое людей, сопровождавших ее, могли дать ей разъяснение на этот счет, но она боялась расспрашивать их, думая, что каждый из них будет стесняться говорить
Вскоре раздался издалека слабый звук трубы; провожатые остановились и стали глядеть в ту сторону, откуда слышался звук, но густой лес скрывал окрестную местность; тогда один из эскортирующих взобрался на пригорок, откуда открывался более обширный вид, чтобы убедиться, далеко ли неприятель, приближение которого возвещала труба; другой провожатый остался при Эмилии; к нему-то она и обратилась с расспросами о незнакомце в Удольфском замке. Уго, — так звали этого человека, рассказал ей, что в замке есть несколько пленных; но он не знает их в лицо и не может определить, когда они приехали, следовательно, не может дать ей никаких сведений. Тон его был мрачный, угрюмый, и она заключила, что этот человек ни за что не удовлетворил бы ее любопытства, даже если бы мог.
На ее вопрос, какие пленные были приведены в замок около того времени, как она услыхала музыку, Уго отвечал:
— Всю ту неделю я проходил с экспедицией в горах и не знал ничего, что делается в замке. У нас у самих было дела по горло.
Когда вернулся Бертран, другой ее провожатый, Эмилия не стала больше расспрашивать; он сообщил товарищу о том, что видел, и они продолжали путь в глубоком молчании. По временам сквозь прогалины виднелись части замка высоко на горе — западные башни с бойницами, теперь облепленными стрелками, и укрепления внизу, где бегали солдаты или суетились вокруг пушки.
Выбравшись из леса, путники направились по долине в сторону, противоположную той, откуда подходил неприятель. Теперь перед Эмилией предстал во всей красе Удольфский замок с его серыми стенами, башнями и террасами, высоко громоздясь над пропастями и над темными лесами и местами сверкая оружием кондотьеров, когда лучи солнца, выглянув из-за осенней тучи, озаряли эту часть замка, тогда как остальные части тонули в тени. Эмилия сквозь слезы долго глядела на замок, где, может быть, томился Валанкур; теперь туча пронеслась мимо, и замок внезапно весь засиял при солнечном свете и вслед за тем сразу поблек. Мимоходом сияние солнца озарило верхушки леса, уже тронутые осенней золотистой желтизной. Наконец, замок скрылся из виду за горой, и мысли Эмилии печально обратились к другим предметам. Унылые вздохи ветра между сосен, качавшихся высоко над кручами, отдаленный грохот потока способствовали ее задумчивому настроению и заодно с окружающей дикой природой навевали на ее душу грезы, не лишенные отрады. Как вдруг они были прерваны отдаленным ревом пушки, эхом разнесшимся в горах. Звуки доносились ветром, повторялись сначала громко, потом все слабее и слабее, наконец, замирали слабым шепотом. Пушка подала сигнал, означающий, что неприятель достиг замка; от страха за Валанкура опять сжалось сердце Эмилии. Она обратила тревожный взгляд в сторону замка, но высоты скрывали его из виду; все же она увидала высокую вершину той горы, которая высилась как раз против окон ее комнаты, и на эту вершину она устремила свой взор, как будто она могла поведать ей, что творится у ее подножия. Провожатые два раза уже напоминали ей, что нельзя терять времени, что ехать далеко, но она долго не могла оторваться от интересовавшего ее зрелища. Даже когда они снова двинулись в путь, пока еще виднелся над другими горами заветный голубоватый шпиц, озаренный выглянувшим солнцем.
Пушечная пальба раззадорила Уго, как военная труба кавалерийского коня; этот звук пробудил его пламенную отвагу. Он мечтал очутиться поскорее в огне боя и по временам посылал проклятия Монтони за то, что тот, как нарочно, удалил его из замка; чувства его товарища были, по-видимому, совсем иного рода и были направлены к зверствам, сопровождающим войну, а не к жажде опасностей.
Эмилия
Наши путники выехали из замка уже после полудня. Несколько часов они ехали по пустынной, уединенной местности, где ничто не нарушало безмолвия: ни блеяние овец, ни лай сторожевой собаки; теперь они отъехали так далеко, что до них не доносился даже грохот пушки. К вечеру они стали спускаться по крутой, обрывистой горе, поросшей темными кипарисами, соснами и кедрами, а лощину, до того дикую и пустынную, что если бы Уединение имело определенное жилище, то здесь был бы ее любимый приют. Эмилия подумала: «вот подходящий притон для разбойников!» и в воображении своем уже видела их, как они выглядывают из-за нависшей скалы, откуда тени их, удлиненные заходящим солнцем, тянутся через дорогу и предупреждают путника об угрожающей опасности. Она вздрагивала при этой мысли, оглядываясь на своих спутников, чтобы убедиться, хорошо ли они вооружены, и вдруг ей казалось, что они-то и есть те самые бандиты, которых она страшится!..
В этой лощине они намеревались сделать привал.
— Скоро наступит ночь, — сказал Уго, — и тогда из-за волков опасно будет останавливаться.
Для Эмилии эти волки были новым поводом к страху, но это тревожило ее все-таки меньше, чем перспектива остаться в этом диком месте одной, с глазу на глаз с подобными спутниками. Ей пришли в голову мрачные, страшные догадки о целях Монтони, пославшего ее сюда в таком обществе. Она пробовала отговорить людей от остановки и с беспокойством спросила их, далеко ли осталось ехать.
— Несколько миль еще, — отвечал Бертран. — Коли вам, синьора, не хочется покушать — это ваше дело! А уж мы-то не прочь сытно поужинать, пока есть возможность. Необходимо подкрепить силы: они нам понадобятся еще до окончания пути. Солнце заходит. Сядем-ка вон там, под скалой.
Товарищ его согласился и, свернув мулов в сторону от дороги, они направились к скале, увенчанной кедрами. Эмилия молча, вся дрожа, последовала за ними. Ее сняли с седла и, усевшись на траву у подножия скалы, вынули из сумки незатейливые припасы. Эмилия старалась съесть хоть немного, чтобы замаскировать свои опасения.
Солнце уже опустилось за высокие горы на западе; золотистая мгла стала разливаться по всей местности, и скоро полумрак окутал окружающие предметы. Эмилия уже без наслаждения прислушивалась к тихому, печальному шепоту бриза, проносившемуся между деревьев, — эти звуки слишком гармонировали с дикой окружающей природой и наводили на нее гнетущую тоску.
Участь пленника, заключенного в Удольфском замке, так сильно беспокоила ее, что, не имея возможности говорить об этом с Бертраном наедине, она повторила свои вопросы в присутствии Уго, но он или в самом деле ничего не знал о незнакомце, или притворялся незнающим. Покончив с этим предметом, он заговорил с Уго о чем-то другом. Разговор случайно коснулся синьора Орсино и того дела, из-за которого он был изгнан из Венеции. По этому поводу Эмилия рискнула сделать несколько вопросов. По-видимому, Уго был хорошо знаком с обстоятельствами этого трагического случая и кстати рассказал некоторые подробности, поразившие и возмутившие Эмилию; ей показалось странным, что этот человек знает такие вещи, которые могли быть известны лишь очевидцам убийства.
— Знатный был вельможа этот убитый, — говорил Бертран, — а то правительство не стало бы трудиться разыскивать убийцу. До тех пор синьору Орсино везло счастье — ведь это уже не первое подобное дело на его душе; разумеется, если дворянину иначе нельзя добиться удовлетворения, так поневоле и на такое дело пустишься…
— Да, конечно, — заметил Уго. — Чем же это средство хуже всякого другого? По крайней мере сразу покончить, и дело с концом! Коли обращаться в суд, то ведь приходится ждать, сколько вздумается судьям, да пожалуй еще проиграешь процесс. Поэтому лучше всего самому оградить свое право и сотворить правосудие собственной рукой.