Уэлихолн
Шрифт:
И тут он понял: «Откуда она узнала, что Виктор — мой старший брат? Откуда она узнала, что он — репортер?»
Томми прищурился. Мисс Мэри во всем этом замешана, она сама что-то скрывает! И, кажется, теперь у него просто нет выбора — он непременно должен выяснить что.
Глава 4. День, когда зажгли фонари
Хлопнула входная дверь. Из коридора раздался звук торопливых шагов, и невысокий сухощавый человечек с залысинами, громко шлепая огромными мягкими тапочками по полу, влетел в тесную кухоньку.
Мистер Бэрри всем своим видом сейчас походил на разъяренного плюшевого мишку — это значило, что вся его злость не могла бы испугать и маленького ребенка.
Он громко возмущался:
— Нет, ну у всего есть свой предел! Как так можно?! Когда все это уже закончится?!
В руке мистер Бэрри сжимал промокшую насквозь газету. Гневно сопя, он взял полотенце и принялся ее вытирать. Полотенце тут же покрылось грязными пятнами, а сама газета лучше выглядеть не стала — создавалось впечатление, будто ее долгое время держали в луже.
Миссис Бэрри склонилась над детским столиком: вот уже пятнадцать минут она пыталась покормить непоседливого младенца в синих вязаных ползунках.
— Ты снова об этом почтальоне, милый? — спросила супруга, пытаясь засунуть в крошечный рот ребенка ложечку с темно-зеленой кашицей. — Ешь, малыш, ешь. Ну же… Это полезно и вкусно. Нями-ням…
Ребенок был явно не в восторге от завтрака, поскольку всякий раз, как мама отворачивалась за новой порцией, вываливал предыдущую себе на слюнявчик.
— Да! — опустошенно воскликнул мистер Бэрри. — Легко тебе говорить: все «ешь» да «ешь». Не знаю, сколько еще оскорблений от этого проходимца я смогу вот так проглотить!
Речь шла о Томкинсе, новом почтальоне. По скромному мнению мистера Бэрри, он и в подметки не годился другому почтальону из их района, старому мистеру Мэйби, но с праздничным наплывом корреспонденции в одиночку старик уже не справлялся. И вот однажды на улице мистера Бэрри появился Томкинс.
Похожий на длинную тощую птицу в форменной фуражке, этот тип был не просто грубияном — он и дня не мог прожить, чтобы не испортить жизнь людям. И не каким-то там людям, а именно мистеру Бэрри. Он швырял свернутую трубочкой газету ему в окно или стучал ею в дверь, пока ему не откроют, после чего газета, само собой, превращалась в бумажные лохмотья. На конвертах Томкинс оставлял жирные пятна от пальцев, которыми он ел, судя по запаху, жареные пирожки. И все это не считая прямых оскорблений и насмешек в адрес мистера Бэрри.
Тихий и покладистый мистер Бэрри был совершенно беззащитен перед гадкими и совершенно незаслуженными нападками. Он не мог противостоять хаму, будучи вынужденным безропотно сносить унижения, а его жалкие попытки возмутиться никого не убеждали. Порой мистер Бэрри начинал представлять себе, как он разделывается с мерзавцем, как переезжает его машиной или сбрасывает ему на голову вазу с растениями-мухоловками (заодно можно было бы избавиться от этого зубастого уродства, которое ему на день рождения подарила теща).
От подобных мыслей сердце мистера Бэрри начинало биться быстрее, а от вида воображаемой крови Томкинса на мощенной камнем дорожке к дому
— Что случилось на этот раз? — спросила миссис Бэрри.
Сжав зубы в бессильной злости, мистер Бэрри процедил:
— Я подкараулил мерзавца, когда он мочил нашу газету в луже у калитки. Этот негодяй подвесил газету к веревочке и играл в рыбную ловлю. Он опускал ее уже раз в пятый, когда я выбежал. И… и…
— И он тебе нагрубил, милый? — участливо спросила миссис Бэрри.
Мистер Бэрри опустил взгляд. Все и так было ясно.
— Ну, я считаю, тебе не нужно так злиться, — заметила миссис Бэрри, строя рожицы младенцу, который испуганно замер на своем стульчике: рожицы мамы пугали его по-настоящему. — Если этот человек ведет себя так со всеми, то кто-нибудь на него скоро пожалуется, и его уволят. Нужно просто подождать.
— Ты всегда так говоришь, — раздраженно ответил супруг. — Кто-нибудь пожалуется. Кто-нибудь что-нибудь сделает. Кто-нибудь, но не мы. Почему не мы?
— Потому что, милый.
Это был универсальный ответ жены на любой вопрос, который по-настоящему его заботил и нервировал.
— Боюсь, даже Джейми уже не устраивает этот ответ, — кивнув на младенца, проворчал мистер Бэрри. — Ты погляди, как ему осточертела эта мерзкая каша.
— А вот и нет! — Гвинет Бэрри была из тех, кто предпочитает заблуждаться, если правда каким-то образом отличается от их собственного видения жизни. — И тебе бы лучше помолчать, если не хочешь присоединиться к нашему малышу и есть на обед эту кашу. Вон Доджи грубил мне за завтраком и отказывался есть тосты. Сам виноват. Ему пришлось съесть полторы порции чудесной кашки маминого рецепта.
Мистер Бэрри бросил сочувственный взгляд в потолок — над кухней, на втором этаже, располагалась комнатка их старшего сына Доджи. Вот почему тот выглядел таким же зеленым, как и сама каша, когда поднимался по лестнице, мимоходом жалуясь отцу, что у него болит живот. Еще бы! Ведь это был «расчудесный» рецепт мамочки Гвинет, этой мерзкой старухи Дикки. Мистер Бэрри просто терпеть не мог тещу, но больше — то, с какой легкостью ей удается влиять на жизнь своей дочери и ее семьи. И все же, хвала всем добрым духам, старуха жила не с ними, а на противоположной стороне улицы, но и это, в понимании мистера Бэрри, было слишком близко. Правда, с недавнего времени у нее появился достойный соперник в борьбе за звание наиболее ненавидимого им существа.
— Мы столкнулись с Доджи, когда я вернулся от калитки, — невесело сообщил мистер Бэрри. — Вид у него был весьма болезненный. Полагаю, это от троллиной кашицы твоей матушки, а еще…
— Не смей произносить этого слова! — Миссис Бэрри отвлеклась от младенца и угрожающе ткнула крошечной ложечкой в мужа. — Только не при ребенке!
— Ты имеешь в виду «матушку»? — с поддевкой спросил мистер Бэрри.
— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Да, — мистер Бэрри скуксился. — Ты права, дорогая. Прости…