Уэлихолн
Шрифт:
— Но я же здесь живу…
— Хе-хе, — ухмыльнулся мистер Тэммин. — Это тебе так кажется. Когда я увижу мою плату?
— Очень скоро… Нам только выдадут в школе жалованье, и я…
— Очень хорошо, — недобро прищурился хозяин лавки. — А пока нет денег, будешь платить вежливостью.
— Простите? — не поняла мисс Мэри.
— Хорошее начало, — хохотнул мистер Тэммин. — Ты должна спросить, можно ли тебе идти? И спросить вежливо. Попросить, так сказать, дозволения.
Это было просто невероятно… нет, невозможно унизительно! До подобной мерзости хозяин лавки никогда прежде не опускался. Должно
Мисс Мэри захотелось умереть.
«Скоро я буду дома, — думала она. — Скоро я буду дома. Скоро я сниму наконец с себя этот дурацкий наряд и снова надену свой обычный… скоро…»
— Вы разрешите мне идти? — прошептала она одними губами.
Мистер Тэммин приставил огромную красную ладонь к уху, требуя повторить.
— Вы разрешите мне идти? — спросила мисс Мэри уже громче.
В ее голосе вдруг прозвучал некий вызов. Поза школьной учительницы немного изменилась, как будто она неожиданно что-то решила.
Нет! Она не станет поддерживать его мерзкую игру и не будет стоять здесь, как побитая собака, она распрямит плечи и вскинет подбородок! Так всегда ходила ее мать — со вскинутым подбородком! Никто и никогда не смел сказать ее матери чего-то хоть немного непочтительного, или замешкаться и не уступить дорогу, или вовремя не поприветствовать. Стоило матери вот так же, как и Мэри сейчас, поглядеть на кого-то, как бедолага уже и вовсе жалел, что тем утром вышел за порог собственного дома. У мамы был очень тяжелый взгляд, который мог припечатать человека, будто судейским молотком. Люди же называли это несколько по-другому. «Дурной глаз», если точнее.
— Да, ты можешь, — сказал хозяин лавки с таким опустошенным видом, словно мгновенно забыл, в чем, собственно, заключалась соль всей шутки.
— Мистер Тэммин, — сказала напоследок мисс Мэри. — Раз уж мы говорим, то…
— Что еще? — проворчал кондитер, злясь оттого, что ему почему-то ни с того ни с сего перестало быть смешно. Он вдруг почувствовал себя так, будто заболел или вспомнил о каком-то незавершенном деле.
— Я бы хотела попросить. Вы не могли бы выдать мне ключ от чердака? Дверь совсем не запирается, и я опасаюсь, как бы…
— Что?! Еще и ключ?! — мистер Тэммин сбросил внезапно охватившее его оцепенение и так искренне возмутился, словно мисс Мэри только что удостоила его не самой обычной просьбы, а подошла и плюнула в него. — Радуйся, что у тебя пока что есть дверь, радость моя! И что мне с моими бедными больными ногами не подняться на эдакую верхотуру, иначе уже давно собрал бы твои вещички — и в окошко, и в окошко…
Мисс Мэри, едва не плача, повернулась и побрела вверх по ступеням. Да, она — не мать. Она даже меньше, чем жалкая тень матери. Видит бог, как же она ненавидит этого злобного человека. Как унизительно все это терпеть, несмотря на то что ей вроде бы не привыкать. А ведь раньше она искренне надеялась, что, когда
— Подумать только, какова наглость, — по секрету тем временем говорил мистер Тэммин кому-то из покупателей, — не платить за комнату и являться сюда в этой гнусной шотландке! Неужели нельзя носить полоску или нормальную клетку? Почему именно шотландка? Уверен, она это мне назло…
Это было последним, что услышала мисс Мэри, поднимаясь по старой деревянной лестнице. Пройдя по коридору второго этажа, где располагались комнаты четы Тэммин, она нырнула в тупичок, в глубине которого чернели кривобокие ступени. Не зная, что находится там, наверху, можно было подумать, будто эти крутые ступени ведут в никуда, прямо в кромешную тьму. Само собой, жадный мистер Тэммин не удосужился повесить здесь лампу.
Мисс Мэри, крепко держась рукой за перила, начала осторожно подниматься. Вскоре она нащупала дверную ручку и повернула ее. Дверь со скрипом открылась, впустила постоялицу и снова закрылась.
Томми Кэндл осторожно выглянул через просвет между деревянными столбиками лестничных перил и увидел полутемный пустой коридор. Мисс Мэри только что исчезла на чердаке…
Само собой, после разговора с учительницей Томми домой не пошел. Он был так взволнован ее оговорками о Викторе, что решил выяснить все до конца, и, конечно же, ему ничего не оставалось, кроме как за ней проследить.
Мальчик шел за мисс Мэри по городу, держась на почтительном расстоянии, и всякий раз, как она останавливалась у какой-нибудь витрины или на перекрестке, нырял в ближайшую подворотню, прятался за гидрантом или у фонарного столба. За все время учительница ни разу не обернулась: видимо, она и не думала, что за ней кто-то может следить, — как беспечно с ее стороны!
Так они преодолели почти весь Ивовый район. Мисс Мэри никуда не заходила и ни с кем не разговаривала — она просто шла себе домой.
Томми пожалел, что с ним сейчас нет Чарли, — вдвоем следить за учительницей было бы намного интереснее. А еще он искренне хотел, чтобы мисс Мэри вдруг вычудила что-нибудь необычное и странное, поскольку с каждым пройденным кварталом ему становилось все скучнее и скучнее. Томми всерьез начали одолевать сомнения в том, что ему удастся что-нибудь выяснить.
И все же в какой-то момент что-то изменилось: настроение у мисс Мэри, кажется, улучшилось, и вообще она стала вести себя довольно подозрительно — то начинала внезапно смеяться, словно услышала какую-то шутку, то едва не пускалась в пляс, когда кто-то с ней здоровался. А потом она заглянула в «Сладкие чары четы Тэммин».
Томми вошел в кондитерскую лавку следом за ней, посчитав, что там будет толпа и он сможет в ней спрятаться. Мальчик ожидал, что мисс Мэри что-то купит или с кем-то встретится и уйдет, но он и предположить не мог, что она здесь живет. А хуже всего было то, что он услышал, как только оказался внутри.
Томми невероятно захотелось побить этого злобного кондитера, но максимум, на что он был способен, это пообещать себе больше не есть ни одного пирожного и ни одной конфетки из этой лавки.