Уэлихолн
Шрифт:
К завтраку Томми, понятное дело, не спустился. Мама, взглянув на него, и сама поняла, что сын болен. Правда, она считала, что он всего лишь простудился на холодном ветру. Она не знала, что…
— Ведьмы существуют, — прошептал Томми.
Мальчик понимал, что именно эта открывшаяся ему правда и стала причиной того, что он испытывал сейчас такие мучения. А еще он считал, что сам заслужил свалившуюся на него хворь. Не будь он таким любопытным, ничего бы не было. Не пойди он в дом старухи… Проклятая старуха… Конечно же, это она его заколдовала,
Томми почувствовал, что весь горит, — оставаться в кровати было невыносимо. В полубессознательном состоянии он отбросил край одеяла, выбрался из постели и босиком побрел по полу. Остановился у окна. Здесь было немного прохладнее, но особо лучше не стало. Непослушными пальцами он открыл створку. Ветер тут же заключил его в свои объятия. Тетради на столе зашелестели страницами.
Томми замерз. И это притом, что он ощущал себя котлом, который забыли на огне! Вернувшись в постель, Томми как следует закутался. Одеяло не помогало! От него становилось только хуже! И куда прикажете деваться, когда с ним невыносимо жарко, а без него мучительно холодно? В довершение всего ему стало тяжелее дышать: как будто кошки в горле обпились настойки валерьяны и рассвирепели. И вот тут Томми показалось, что хуже быть уже просто не может. Хотя нет, было бы хуже, если бы вдруг пришла мама и принесла рыбий жир, как бывало всякий раз, когда он или Марго болели и…
Дверь комнаты вдруг открылась, и в комнату кто-то вошел. Томми с трудом повернул голову.
Это была мама. В руках она держала коричневую стеклянную бутылочку с кремовой лентой, обмотанной вокруг горлышка. Томми мгновенно понял, что именно написано на этикетке.
— Я принесла тебе лекарство, милый, — ласково сказала мама.
К жару добавился ужас.
— Ты хочешь меня отравить!
— Что? — нахмурилась мама. — Что ты такое говоришь, милый?
— Это не лекарство! Это отрава!
— Нет, это лекарство, — заверила мама. — И вообще, ты должен быть благодарен, милый: какую-то рыбку выпотрошили, чтобы тебе стало лучше.
Мама подошла и села на край кровати.
— Мне не станет лучше от этой гадости. Глупая рыба.
— Ну, рыба ведь не виновата в том, что ты ходил без шапки. Это ведь не рыба ходила без шапки. Я что тебе говорила? Я тебя предупреждала?
— Уйди.
— Как ты говоришь с матерью, Томас Роберт Кэндл?
О, в семье Кэндлов все знали, что, когда мама называет кого-то полным именем, это признак крайнего ее неудовольствия и самое время бежать и прятаться.
Томми заплакал, и мама вздохнула.
— Не волнуйся, милый, доктор Лоувелл скоро придет. — Она погладила Томми по голове, но он отстранился. — Я уже вызвала его, он только соберет свой чемоданчик и…
— Ты что, не понимаешь? Он не поможет! Я умираю!
— Вот еще глупости! — возмутилась мама. — Ты не можешь
— К черту школу! Я вообще туда больше не пойду. Я умру, и меня похоронят! И Чарли придет ко мне на похороны.
— Пусть только попробует, — пригрозила мама.
— Уйди. К черту все.
— Ты знаешь, как я отношусь к ругательствам в этом доме?
— А я сбегу и буду ругаться, сколько захочу, — пообещал Томми. — Как Виктор!
Лицо мамы превратилось в ледяную маску. Мальчику на миг показалось, что стеклянная бутылочка с рыбьим жиром в ее пальцах вот-вот треснет и разлетится по всей комнате острыми осколками.
— Ну, как ты видишь, Виктор наругался всласть и вернулся, — процедила мама.
Из-за стены вдруг раздался тоскливый и заунывный звук. Это в своей комнате хныкала Марго. Вряд ли она обо что-то ударилась или сломала игрушку. Нет, она даже не лишилась сладкого. Скорее всего, сестра просто отрабатывала свой новый «хныч». Старый на маму уже не действовал, и Марго чувствовала себя совершенно безоружной, когда ее отправляли спать или велели идти читать книги в библиотеку, что было для нее настоящей пыткой. Вот она и репетировала, выискивая новые, более пронзительные интонации.
Мама медленно повернула голову на звук. «Хныч» тут же оборвался, как будто в рот Марго кто-то засунул кляп. Томми знал: взгляд мамы действует даже через стену. Иначе как она обычно догадывается, что он затеял…
Тем временем мама вытащила пробку из бутылочки и налила в ложку белую вязкую жидкость. От одного только ее вида Томми едва не стошнило прямо на подушку.
— Не хочу-у-у, — захныкал он, совсем похоже на Марго, но этот «хныч» не произвел ровным счетом никакого эффекта — мама осталась ледяной и безжалостной.
— Пей, или я залью тебе через ухо, — пригрозила она.
— Тогда точно не поможет!
— Ты так в этом уверен?
Томми не был уверен, но выдавать этого маме не решился. Он зажмурился и чуть-чуть приоткрыл рот — в него вряд ли могло бы проникнуть даже тонкое лезвие.
— Шире… — велела мама.
Томми приоткрыл рот еще немного, но ложке туда по-прежнему было не попасть. И тут он принял решение. Никаких ложек! Никаких рыбьих жиров! С него хватит! Он не потерпит, чтобы, когда ему так плохо, его поили всякой гадостью!
Томми закрыл рот и крепко сжал губы. И тут он вдруг понял, что что-то не так. Мальчик открыл глаза и обнаружил, что каким-то невероятным образом ложка уже торчит из его рта. И в это же самое мгновение он с ужасом почувствовал вкус рыбьего жира, растекающегося по языку.
Выполнив свое черное дело, мама сказала: «Отдай ложку», после чего встала на ноги и подошла к двери.
— Я не хочу эту гадость! — возопил мальчик.
— Ты ее уже и так выпил. Слишком поздно возмущаться, — безжалостно сказала мама. — И вообще, у меня нет на это времени. Гости уже прибывают. А мне еще нужно в лавку за пряностями.