Уездная учительница магии

Корсарова Варвара

Он глянул на директора и спросил недовольно:

— Что ты хотел, Стефан? Познакомить меня с новой учительницей? Считай, познакомились. Теперь позволь откланяться: я занят. Записываю показания приборов.

— Ничего подобного. Ты мне должен, — директор выразительно потряс рукой, которой чуть не лишился. — Запусти для нас свой механический театр.

— Ладно, — нехотя согласился господин Анвил. Он ненадолго скрылся за дверью, а когда появился, на его голове красовался котелок, на носу — круглые очки с зелеными стеклами, а рука сжимала

трость с позолоченным набалдашником. — Идемте.

Господин Анвил шагал широко, размашисто. Все в нем было словно напоказ: и хороший костюм, и зеленые очки, и крепкие удары трости о брусчатку. А свой крупный, покрытый красными прожилками нос он задирал к самому небу. Вероятно, изобретатель был очень высокого о себе мнения.

Низенький директор еле поспевал за ним. Я семенила в самом конце процессии и ругала себя, что не сменила туфли на ботинки. Ноги после долгого дня в школе и быстрой ходьбы на высоких каблуках нещадно болели.

Дура, захотела показаться на улицах города при полном параде! Теперь, Эрика, расплачивайся за тщеславие.

— Мы идем на городскую площадь, — объявил директор, отдуваясь.

Я с любопытством озиралась. Вчера я мало что рассмотрела из салона директорского автомобиля и теперь спешила ближе познакомиться с Крипвудом.

Городок казался очень старым. Улочки узкие, кривые, но аккуратные. Дома крепкие, каменные, с черепичными крышами и щербатыми ступеньками, стояли тесно. Полукруглые окна полуподвалов таинственно поблескивали мутными стеклами. Багровый плющ затягивал стены и низенькие каменные заборы сплошным ковром.

Кое-где на фронтонах встречалась лепнина, а флюгера поражали разнообразием.

Несмотря на преобладание старой кладки и темных цветов, Крипвуд был не лишен очарования. На ум приходили старые сказки, и думалось о домовых, которые наверняка облюбовали чердаки под красными крышами.

И я снова отметила, как уважают местные жители разные обереги и талисманы; подковы, сухие связки трав и продырявленные камешки на ниточках висели на окнах, над дверями, на воротах...

Наконец, мы вышли на площадь. Она образовывала в плане правильный треугольник, на нее выходили фасады ратуши, кондитерской и почты, а посередине стоял небольшой фонтан. Сейчас он был выключен, в зеленой воде колыхались опавшие листья плюща. За ратушей поднималась строгая часовая башня с большим циферблатом.

Площадь производила впечатление сцены, тесно заставленной декорациями. Закатные лучи солнца освещали ее красноватым светом, как огни рампы, а дальние углы прятались в густых тенях.

Господин Анвил зашагал к нише в каменном заборе, что опоясывал ратушу. В нише обнаружился большой прямоугольный ящик; его переднюю сторону закрывала складная металлическая шторка. Ящик был сделан из дорогого дерева, покрытого блестящим лаком и украшенного цветочной резьбой. Сбоку торчала рукоятка, и виднелись острые зубцы шестеренок. Стало понятно, что внутри скрывается сложный механизм.

—

Это механический театр; Амброзиус сделал его на юбилей города, — объяснил господин директор. — Детишки очень его любят, а вот взрослые как-то опасаются. Этот театр показывает только одно представление: историю безглазого разбойника Иоахима Грабба. Дети любят страшные сказки. А взрослые, увы, благодаря жизненному опыту знают, что в каждой страшной сказке есть большая доля правды.

Господин Анвил аккуратно снял пиджак и сунул его директору. Закатал рукава рубашки, натянул перчатки с обрезанными пальцами, нырнул за ящик и начал возиться.

— Готовит механизм, — с почтительным трепетом объяснил директор.

Чиркнула спичка; изобретатель зажег лампу внутри ящика, и в щели из-за железной занавески полился таинственный свет. Изобретатель взялся обеими руками за рычаг и начал с натугой его крутить. Внутри ящика скрипело и жужжало. Я с любопытством следила за его действиями, испытывая детское предвкушение чуда.

— Развлекаетесь? — произнес прямо за моей спиной низкий глуховатый голос, я подпрыгнула от неожиданности, развернулась и уткнулась глазами в безупречный узел черного галстука.

Господин Роберваль стоял так близко, что я чувствовала его дыхание на своей щеке. И почувствовала аромат его одеколона: древесный, смоляной, с дымными нотками — очень ему подходящий.

Глава попечительского совета держал за руку дочь. В другой руке Регина сжимала надкусанную плитку шоколада в золотой фольге. Ее губы были перемазаны коричневым. Она выглядела такой хорошенькой и невинной, что я невольно залюбовалась.

— Папа водил меня в кондитерскую, — похвасталась она.

Отец немного притянул ее к себе. Дочь ответила ему сияющей улыбкой.

Пусть глаза господина Роберваля оставались по-прежнему непроницаемыми, его поза не могла лгать: было видно, что он очень любит дочь, а она любит его. Наверное, он позволяет Регине все и никогда ее не ругает.

«Совсем избаловал девчонку», мысленно одернула я себя, но в то же время ощутила легкую зависть. Я завидовала их любви. Своих родителей я не знала; они умерли от лихорадки вскоре после моего рождения.

Никто и никогда не любил меня... Я погрустнела. Конечно, у меня есть подруга Анна. Она любит меня, вот! Но у Анны есть жених, скоро они поженятся, у нее будут свои дети, и она не сможет проводить со мной столько времени, сколько раньше.

Я вздохнула и приказала себе не раскисать. Кто знает, что приготовила для меня жизнь! И вообще, я одиночка. Могу прекрасно жить сама по себе, ни перед кем не отчитываясь.

— Ну вот, — мрачно объявил изобретатель. — Можно начинать. Давайте полкронодора.

— Зачем? — удивилась я.

— Один сеанс стоит полкронодора, — господин Анвил указал на узкую щель для монет в торце ящика. — Не думаете же вы, что я буду развлекать горожан бесплатно? Мои приборы и инструменты дорого обходятся.