Уездный город С***
Шрифт:
— Да Людмила это всё, — вздохнул наконец Чирков. — Кузина моя, матушка Аэлиты.
— Что — всё?
— Поймите меня правильно, Натан Ильич, она женщина серьёзная и ответственная, родственница опять же. Ну да вы видели Алечку, и батюшка у неё, Лев Селиванович, тоже не от мира сего, а живём-то мы тут, на этой самой земле, вот Людушка и пытается, по своему разумению, так сказать…
— Пытается что?
— О семье заботиться, — пояснил он. — Повода отказать Аэлите в месте у меня не было, да и пошла бы она назло в Охранное отделение, там бы не миндальничали. Вот и взял. Но Людмила просила девочку беречь, мол, перебесится
— И что переменилось теперь?
— Так вы вот приехали, — развёл руками Чирков с написанным на лице смущением.
— И? — вновь уточнил Натан, у которого никак не получалось ухватить суть.
— Ну вот Людмила и решила — вдруг у вас с Алечкой что и сладится. Совместная работа, она, знаете ли… Поймите меня правильно, я был против, но что с ними, бабами, сделаешь?! И Татьяна Павловна моя тоже вот её поддержала. Что теперь, домой не возвращаться, что ли? Поймите меня правильно, любезный Натан Ильич, и не серчайте, — виновато развёл руками полицмейстер. — И будьте всё же как-то… помягче с Алечкой, берегите её всё-таки вот от такого.
— Благодарю за пояснения, — ровно проговорил Натан, поднимаясь с места. — Разрешите идти?
— Идите, поручик, — вздохнул Чирков, махнув ладонью.
Понять у Титова получилось, а вот «не серчать» — не очень. Он покинул кабинет, аккуратно прикрыл за собой дверь, миновал приёмную, вышел в коридор. Сделал несколько шагов в нужном направлении и замер на месте, заложив большие пальцы за ремень.
С полицмейстером всё было ясно и даже не особенно удивительно: вся его наружность как бы говорила о мягкости и покладистости, и если ожидать подобного от полицмейстера на службе было бы странно, то вот это потакание ближайшим родственницами прекрасно укладывалось в картину. Домашние в полном смысле слова сидели на его крепкой шее, жена и дочери — если таковые имелись — вили верёвки и были балованны сверх всякой меры. Собственно, Титов и не на него злился: с чего бы тому идти на какой-то конфликт с родными людьми из-за подобной мелочи? Действительно, все довольны и спокойны, а афера могла бы и не вскрыться.
Сердился поручик на незнакомых ему женщин, то есть заведомо бессмысленно и бестолково, поскольку поделать с ними ничего не мог, и от этого злился ещё больше. Он на дух не выносил бабских интриг, подобной лицемерной изворотливости и настырных попыток лезть в жизнь взрослых уже и вполне разумных людей. Его собственный отец был человеком твёрдым, с характером, супругу свою любил и берёг, но никогда не позволял излишне опекать ни дочерей, ни тем более сына, и Натан был ему за это весьма благодарен.
Причём бог с ним самим, ему все эти интриганки — чужие люди, а вот Аэлиту было по-человечески очень жалко. Титов не сомневался, что девушка понятия не имеет о том, кто и как пытается устроить её жизнь, и наверняка очень огорчится, если узнает, что два года её таким вот подлым образом исподволь контролировали.
А еще было совершенно неясно, за что он удостоился подобной чести и доверия. Мать, конечно, повела себя далеко не лучшим образом, но вряд ли она попыталась бы свести дочь с человеком, о котором совершенно ничего не знала. Брамс не настолько уж обременительная особа, чтобы пытаться сплавить её замуж за первого встречного и любой ценой. Выходило, заочно она с Титовым знакома. Откуда? Да к гадалке не ходи, это Чирков разболтал. Может, и личное дело
Натан бросил взгляд на дверь в кабинет полицмейстера и, поморщившись, отказался от идеи вернуться и задать ещё несколько вопросов. Довольно уже поговорили, а на новые неприятности нарываться не стоит. Почти наверняка Чирков уже взял себя в руки и в лучшем случае просто откажется отвечать на вопросы поручика.
Подмывало так же прямо сейчас рассказать всё Аэлите, но Натан сдержался и в этом. Мать её, конечно, дура, и «благими намерениями выложена дорога в Ад» сказано в изрядной степени про неё, но это не повод намеренно вносить разлад в чужую семью.
Ещё некоторое время постояв на месте, Титов стряхнул оцепенение и направился в двадцать третью комнату, чтобы отдать портреты и некоторые распоряжения, на которые, между ворчливыми монологами, было получено разрешение Чиркова. Например, стоило предупредить городовых, чтобы обращали внимание на старьёвщиков, ломбарды и просто людей на улицах. Если одежда обеих убитых ничем особенно не отличалась от вещей прочих горожанок, то саквояж швеи был вещью приметной — сделан на заказ, имел необычный цвет и размер.
Натан понял, как правильно поступить в сложившихся обстоятельствах, и от этого на душе вмиг стало спокойнее и легче.
Он не станет ни рассказывать что-то Брамс, ни намеренно портить с ней отношения, чтобы только насолить какой-то малознакомой женщине. Пусть всё идёт дальше ровно так, как шло, и бог над всеми судья. Одно только Титов намеревался сделать: нарушить напутствие Чиркова «беречь Алечку вот от такого», а напротив, в полной мере привлечь Брамс к расследованию, переступив через собственное нежелание это делать, и постараться по возможности обучить её служебным премудростям. Да, с пониманием людей и их мотивов у Аэлиты проблемы, а это для следователя первое дело, но не единственное же!
Она ведь не беспомощная, не слабоумная, а наоборот, весьма рассудительная молодая особа. Да, необычная и чудаковатая, но точно знающая, чего хочет, способная отвечать за свои поступки и решительно, твёрдо идущая к цели. сли она вдруг поймёт, что сыск не для неё, так пусть это будет осознанный выбор, а не обман «из лучших побуждений и заботы о благе бедной девочки».
В таком вот боевито-встопорщенном настроении Натан дошёл до двадцать третьей комнаты и с удивлением обнаружил, что у уголовного сыска гости. На одном из стульев сидела просто, но элегантно одетая молодая женщина в шляпке с поднятой сейчас вуалью. Лицо её было красным и припухшим от недавно пролитых слёз, но общество Элеоноры и остальных действовало ободряюще: Михельсон сидела рядом и что-то оживлённо обсуждала с незнакомкой, над ними на краю стола притулился Валентинов, а с противоположной стороны стола сидел Адам.
На приветствия ушло полминуты. Женщина была представлена как Анна Сергеевна Хрищева, Титов коснулся губами затянутой в перчатку руки, и, когда формальности были соблюдены, Михельсон пояснила:
— Анну Сергеевну направил к нам городовой. У неё беда случилась, пропала сестра.
— Когда пропала? — поинтересовался Натан, присаживаясь к столу сбоку. Чогошвили, опомнившись, попытался уступить место начальству, но поручик только махнул на него рукой. Он внимательно разглядывал Хрищеву и всё яснее понимал, что знает, где именно находится пропавшая сестра. Вот только как об этом сказать помягче?