Угасающее солнце: Шон`Джир
Шрифт:
— Пол в холле чист, — с удивлением отметил Дункан, вытирая слезы с покрытого пылью лица и оставляя полосы грязи. Ньюн взглянул на расходившиеся из холла коридоры и увидел, что пыль осталась у его порога: дальше дорога была чистой и сверкающей. В затылок мри впились тысячи иголок, словно кел'ен почувствовал присутствие дуса. Казалось, место должно было вселить в него надежду. Но то была скорее тревога, сознание того, что ты чужой в этом холле. Он спросил себя, где дусы, почему они ушли, страстно желая, чтобы сейчас они были рядом с ним.
— Идем, — сказала Мелеин.
Они отвязали пан'ен от санок, и Ньюн осторожно передал его Дункану — для него самого это была единственная ноша, нести которую он почел бы за честь, но кел'ен подумал, что обязан защищать пан'ен, а он не мог делать этого, если его руки были заняты.
— Ты сможешь нести его, сов-кел? — спросил Ньюн, ибо пан'ен был тяжелым и странно сбалансированным, а Дункан шумно дышал; но землянин подобающим мри жестом выразил согласие, давая понять, что сможет, и оба они, мягко ступая, двинулись вслед за Мелеин в освещенные и сверкающие залы.
Святилище Дома обычно располагалось между проходами на половины Келов и Сенов. Келы, в чьем ведении находилась дверь, Лицо, что Повернуто Вовне, всегда шли первыми; следом — святилище, Святое; а потом вход на половину Сенов, в башню Разума Народа, Лица, что Повернуто Внутрь, Незакрытых Вуалью. Здесь и в самом деле было святилище, маленькая, наполненная тенями комната, где лампы давно погасли, а стекло сосудов стало радужным от времени.
— Увы! — глубоко опечалилась Мелеин и коснулась изъеденной коррозией бронзы экрана Пана. Ньюн поспешил отвести взгляд, ибо он увидел за экраном лишь мрак: там ничего не осталось.
Они быстро вышли отсюда, прихватив Дункана, который ожидал у двери, не решаясь войти внутрь; но по встревоженному взгляду землянина Ньюн решил, что тот все понял, ибо будь здесь кто-нибудь из Народа, в святилище Дома горел бы огонь. Ньюн на ходу коснулся холодной поверхности пан'ена, чтобы вновь вернуть себе веру и чистоту после царящего в святилище опустошения.
И все же вокруг горел холодный, чистый свет; их шагам по безукоризненно чистому полу вторило эхо, хотя снаружи повсюду лежал толстый слой пыли. Эдун жил. Он черпал силу из какого-то источника. Мелеин на миг задержалась у другой панели, и свет заполнил новые коридоры… альков башни Сенов и проход справа, где была башня какой-то давно умершей госпожи.
И самым горьким было увидеть проход в башню Катов, смеющийся над ними своей пустотой.
— Здесь может быть защита, — сказал Дункан.
— Это так, — отозвалась Мелеин.
Тем не менее она повернулась и принялась взбираться по лестнице башни Сенов, куда кел'ейнам вход был запрещен. Ньюн беспомощно замер, тревожась за госпожу, пока та, задержавшись, кивком подозвала его, разрешая нарушить запрет.
Дункан с пан'еном в руках, тяжело дыша, последовал за ним; и постепенно они одолели извивающуюся лестницу, миновали бессмысленные отметки, на первый взгляд напоминавшие символы старого эдуна, однако эти были незнакомыми и выполненными с машинной точностью.
Стало светлее: они миновали последние
Но не было и следа пыли, лишь на полке лежал толстый ее слой, какой должен был бы накопиться здесь за столько лет.
Мелеин шла дальше, через расположенные в дальней стене дверные проемы, в помещение, которое хорошо узнала за шесть лет, что она была сен'е'ен; и вновь она задержалась, чтобы позволить им сопровождать ее и увидеть то, что всегда было запретным для Келов. Возможно, — с грустью подумал Ньюн, — теперь это уже не имеет значения.
Ярко вспыхнули огни, приветствуя ее. Перед ними располагались машины — ряд за рядом: это напоминало святилище Сил'атена, но гораздо более огромное. Ньюн на миг замер в благоговении, а затем, не дожидаясь приказа Мелеин, стал держаться за ее спиной. Госпожа не возражала, и Дункан присоединился к Ньюну.
Компьютеры, пульты управления: часть оборудования напоминала ему оборудование корабля, но было и такое, что он не смог опознать. Стены были белоснежными; центральная панель являла всем пять символов, огромных, в рост человека. Они были выполнены из такого же металла, что и пан'ен, который несли кел'ейны.
— Ан-ихон, — громко произнесла Мелеин, и звук, похожий на раскат грома, раздался в долгой тишине.
Машины внезапно ожили, засверкали огнями, и невольно вздрогнувший Ньюн услышал, как вскрикнул было и тут же умолк Дункан. Стоявший рядом с мри землянин опустился на колени, чтобы положить пан'ен, и вновь поднялся, держа руку на пистолете.
— Я воспринимаю, — сказал глубокий и равнодушный голос. — Продолжайте.
Мелеин вызвала его именем города: кожа Ньюна покрылась мурашками — ведь он увидел обозначение и услышал, как оно произносится: запретное… и еще это создание ответило им. Он увидел, что Мелеин сделала шаг назад, держа руку у своего сердца.
— Ан-ихон, — обратилась она к машине и, казалось, сам пол запульсировал в такт с миганием огней. Да, это сам город разговаривал с ними, и он говорил на хол'эйри, Высшем Языке, что оставался неизменным за все время существования мри. — Ан-ихон, где твой народ?
Шквал ярких огней пронесся по пультам.
— Неизвестно, — произнесла наконец машина.
Мелеин глубоко вздохнула… несколько мгновений она стояла неподвижно, и Ньюн боялся даже пошевелиться.
— Ан-ихон, — сказала она затем, — мы твой народ. Мы вернулись. Мы потомки Народа, что жил в Ан-ихоне и Зоухэйне, и Зу'и'ай-шэйе, и Ли'эй'хэйне. Известны ли тебе эти названия?
Снова шквал огней и звуков, невероятное возбуждение в машине. Ньюн шагнул вперед и предостерегающе протянул руку к Мелеин, но та стояла неподвижно, не замечая его. Ряд за рядом оживали огнями в самых дальних уголках зала: все новые и новые секции заливались светом.