Угли войны
Шрифт:
Она почти сразу выплыла обратно, отдуваясь, выдыхая воздух с брызгами и зажимая под мышкой шею молодого парня. Оба барахтались, чтобы держаться на плаву. Я легла на мокрую палубу, дотянулась до них и с помощью Уокера вытащила мальчишку наружу.
Мы перекатили его на носилки.
– Ранен?
Внезапный порыв ветра остудил мою кожу.
Уокер, одной рукой щупая парню пульс, отмахнулся другой:
– Работайте, этим я займусь.
Я оставила его склонившимся над носилками, а сама снова подползла к дыре. Легла, свесившись головой и плечами над краем, так что мне виден был луч фонаря Клэй, шаривший в темной воде. В дневном свете, падавшем сквозь
От горизонта докатился новый удар грома.
Будь у нас больше времени, я бы вызвала на помощь дрон. Но мы и так уже испытывали удачу.
– Там что-то есть. – Клэй, вынырнув, ухватилась за край дыры. – Вытаскивай меня.
Я взяла ее за запястья:
– Что ты?..
– Салли, я не шучу! – вскрикнула она и попыталась выкарабкаться сама. – Тяни, чтоб тебя!
Я не спорила. За три года нашего знакомства я еще не видала Клэй в таком раздрае. Напряженной видела, встревоженной, но испуганной – никогда. Я со всей силы потянула ее к себе и, когда она оперлась на локти, перехватила за инструментальный пояс. От рывка мы обе повалились на палубу – она сверху. Я чувствовала вкус соли от ее промокшей одежды. Раскатившись, мы сели на сырую палубу под пляшущими в облаках вспышками зарниц, под первыми брызгами дождя, принесенными усилившимся ветром.
– Где второй?
Клэй сглотнула, пытаясь выровнять дыхание:
– Нету.
Я поднялась на ноги, всмотрелась в темный круг:
– Было же двое…
– Его уволокли, – сказала она, обхватив себя руками.
– Кто?
– Не знаю, – ответила Клэй, тяжело дыша; грудь у нее вздымалась и опускалась. – Что-то большое и быстрое.
– Вроде акулы?
Один из погрузившихся в воду шлюзов был открыт, и я увидела, как в затопленный отсек «Хобо» протискивается большая рыба.
– Нет, – мотнула головой Клэй. – Со щупальцами.
Встав, она вынула пистолет и попятилась от дыры. Я, бросив еще один взгляд в глубину залитой каюты, последовала ее примеру.
Небо расколол удар грома. Тучи еще не надвинулись, но дождь летел впереди них, словно буря брызгала слюной.
– Уходим.
Клэй целилась в дыру, как будто ожидала, что оттуда вылезет морское чудовище. Она боялась – и имела на то полное право.
Погода портилась. «Хобо» в любую секунду мог уйти из-под ног. Наше время кончилось, надо было эвакуировать выживших – без промедления.
Я открыла рот, чтобы приказать «Злой Собаке» выслать за нами челнок, но замерла, услышав всплеск за спиной. Обернувшись, успела увидеть, как что-то оранжевое скрылось под волнами. В тот же миг в ухе заверещал сигнал тревоги: «Злая Собака» шумно требовала внимания. Клэй ее тоже услышала и рискнула оторвать взгляд от дыры.
– Эй… – произнесла она, и моя растерянность отразилась у нее на лице. – Где Джордж?
2. Она Судак
Ночью я почти не спала, но все равно заставила себя встать в шесть ноль-ноль, как всегда.
Выскользнула из-под простыни, не разбудив Адама. Его мягко похрапывающее тело растянулось костяным ксилофоном. Выбившиеся из хвостика на затылке волосы рассыпались по мальчишескому лицу. Брюки из кожзама он небрежно кинул на спинку стула, а один сброшенный в порыве страсти ботинок теперь торчал в металлической мойке подошвой кверху. Надев халат, я подумала, не чмокнуть ли парня в лоб, но решила не будить. Незачем ему мешаться в мои утренние дела. Выходя из каюты, я как можно тише
Коридор вел в глубокую шахту, метров пятьдесят сверху донизу и вполовину того в ширину. Стены ее были покрыты балкончиками и висячими садами. Сладкий, приятно теплый воздух пах розами и тучной мшистой почвой. В открытом пространстве порхали птицы и бабочки. От цветка к цветку перелетали пчелы. Я постояла немножко, упиваясь этим зрелищем и подумывая когда-нибудь написать поэму о жизни на «Амстердаме» или другом лайнере из его узкотелой родни.
Когда-нибудь, но не сегодня.
Наспех стянув пояс халата, я дошла до ближайшей транспортной трубы и спустилась в тренажерный зал полудюжиной палуб ниже. Каждое утро без пропусков – час тренировки перед завтраком. Эта привычка сложилась за долгие годы в…
Я спохватилась, не додумав мысли, и переключила внимание на ждавшие меня дорожки и эспандеры.
В семь ноль-ноль по корабельному времени мои мышцы остывали после хорошей нагрузки, а я отдыхала в бассейне, любуясь поблескивающими пылинками звезд за большим панорамным окном, занимавшим всю заднюю стену спортивного зала.
Через пару часов мы должны были подойти к Мозгу – первому из ожидавших нас Объектов. «Хейст ван Амстердам» [2] и на минуту не желал задерживаться в Галерее, но мы, пассажиры, хотели поближе рассмотреть Объекты и настояли на своем. «Амстердам», даже если забыть о том, что Галерея располагалась в спорном участке пространства, прежде всего заботился о соблюдении маршрута и расписания – дело чести для кораблей его типа. И все же, когда на нашу сторону встал и капитан Бентон, лайнер нехотя согласился продлить присутствие в системе, чтобы пройти вблизи Мозга, Перевернутого города и Додекаэдра.
2
«Дух Амстердама» (голл.).
Все пребывали в восторге. Мне, как и большей части человечества, Объекты были знакомы только по многократно растиражированным кадрам. Шанс увидеть своими глазами целых три достопримечательности был из тех, что выпадают раз в жизни, – о таком можно рассказывать внукам. Когда корабль объявил о своем решении, я улыбнулась его покладистости. После семи недель осторожного флирта я наконец позволила соблазнить себя молодому поэту Адаму Леруа, который весь рейс преследовал меня пышной трагической страстью, и теперь хотела насладиться зрелищем таинственных скульптур в обществе юного любовника. Его радость, чистую и детскую, на какую сама уже не способна, я собиралась переложить в стихи, в которых выдала бы за свое его простодушное восхищение чудом.
Адаму исполнилось восемнадцать с половиной. Он еще сохранил подростковую расхлябанную неуклюжесть, но уже носил всезнающую мину презрения к тому, что именовал «скукой обыденного бытия». Он родился и вырос на «Амстердаме» и за свою короткую жизнь повидал много планет – впрочем, большей частью в окно или через лицевой щиток скафандра. Он мало знал жизнь вне безопасного корабля и еще меньше знал женщин. Он очень отличался от знакомых мне мужчин, – думаю, новизна и привлекла меня к нему. Уж наверняка не его поэзия – напыщенная, полная гипербол и ненужного драматизма, лишенная тонкости, которую привнес бы в те же темы более зрелый ум. Не будь рейс таким долгим, я никогда не пустила бы Адама в свою постель.