Угли войны
Шрифт:
– Помнишь наш девиз? Девиз, завещанный нам твоей же прапрабабкой?
– «Жизнь превыше всего».
– Превыше всего, капитан. Превыше всего!
Он сел ровно и добавил:
– Будет проведено полное расследование. По регламенту, я до тех пор должен отстранить тебя от полетов, но…
– «Хейст ван Амстердам»?
– Боюсь, что так.
– Что-то еще стало известно?
– Только то, что содержалось в первом сигнале: он атакован в Галерее.
– Атакующий не опознан?
– Никаких примет.
Я устало смахнула пылинку с колена и попросила:
– Мне понадобится
У нас и до того не хватало рук.
– Когда уходите?
Одом ногтем вычертил на столешнице прямоугольник, под ним проступил экран.
– Через четыре часа, как только заправимся, – ответила я.
Он всмотрелся в голубое сияние экрана, нетерпеливо ткнул в пару иконок:
– Через три – пришлю.
– Благодарю, посланник, – сказала я и встала. – Что-то еще?
– Пока нет, – буркнул он и ворчливо добавил: – Просто постарайся возвратить в целости корабль и команду.
Он мог не уточнять, что, когда вернусь, он разнесет меня по косточкам, согласно уставу.
7. Аштон Чайлд
Какой там аэродром: несколько построек да расчищенная полоска земли, со всех сторон окруженная густыми вонючими джунглями. Стоило сделать шаг из сравнительно прохладной конторы, вечерний воздух хлестнул по лицу, словно фланелевой тряпкой, которой вчера подтирали мочу. За изгородью периметра качались деревья, косматые кроны склонялись под тяжестью поникших листьев. В гнилом воздухе орало и выло зверье, а стаи серебристых летучих скатов поднимались в небо на кожистых перепонках крыльев.
Протолкавшись сквозь стену зноя, я добрался до гражданского торгового поста на краю поля. Идти пришлось вдоль полосы, мимо ангаров и полудюжины громоздких транспортных самолетов, выстроившихся на бетонке в ожидании погрузки.
Меня держали здесь, на экваторе Сикола, восемнадцать месяцев, с самого начала восстания, а я – и мой желудок – все не могли привыкнуть к всепроникающему зловонию гниющей листвы. Я мечтал о прохладе севера. Пока добрался до поста, волосы прилипли к потному лбу, а нос и горло от смрада залепило слизистой пленкой.
Торговый пост был большим одноэтажным сооружением из бамбука и ржавой жести. Внутри большую часть места занимал прилавок, за которым виднелись полки с консервами, бутилированной водой и всякой полезной в джунглях всячиной. Остальную часть отдали столам и стульям. Древний музыкальный автомат торчал у дальней стены – вроде алтаря забытой цивилизации. Ленивый вентилятор под потолком почти не тревожил густого горячего воздуха.
Агент Петрушка сидела за угловым столиком, в гражданской одежде. Увидев меня в дверях, встрепенулась:
– Привет.
Я растопырил руки, показывая, что пришел без оружия:
– Не собираюсь тебя убивать.
– Ничего такого я и не думала, – парировала она, позволив себе расслабиться.
Я пододвинул стул и снисходительно улыбнулся:
– Мы утром потеряли самолет над южной границей. Ваши сбили, надо полагать?
– Вряд ли.
Работая на внешников, она мониторила наши маленькие тайные операции и потому спросила:
– Кто пилот?
– Гаррис.
– Ну, вот тебе и ответ. Он вчера здесь до зари просидел, набирался
– Не врешь?
Она со скукой пожала плечами:
– Новые невидимки у вас хороши. Я вчера и не подозревала, что кто-то из ваших в воздухе, пока не увидела столб дыма над местом крушения.
Я дал знак бармену, он принес кувшин пива и пару чистых стаканов.
– Ну, тогда ладно.
Стены вздрогнули – еще один грузовик тяжело оторвался от полосы, унося еду и патроны для мятежников в горах. Мы послушали, как звук моторов понемногу сливается с вечерним хором джунглей.
Окутанные туманами горы и в хорошие дни грозили ловушками. Если Гаррис вел самолет усталым или под кайфом, он вполне мог влететь в землю или столкнуться с одним из этих здоровенных скатов. Такое случалось и с другими пилотами при схожих обстоятельствах. Все они гражданские, по контракту работающие в зоне боевых действий. Не привыкли летать под пулями, на бреющем над сложным рельефом. Когда их достает стресс – а рано или поздно он достает всех, – они откупаются от контракта или кончают, как Гаррис.
Я налил пива из кувшина.
Оружие мятежники распечатывали себе сами, но на боеприпасы и медицину, потребную для военной кампании, у них не хватало ни мощностей, ни времени. Так что раз в неделю по окраине системы проходил грузовой корабль Конгломерата, выбрасывал капсулу по медленной баллистической траектории, которая оканчивалась спуском на парашюте в океан в нескольких километрах от дельты. Там местные рыбаки вылавливали ничейные безымянные ящики и доставляли сюда, на эту авиабазу, а здесь их грузили в самолеты и снова сбрасывали, на сей раз в горах.
В первые дни я мотался по точкам сброса, налаживал связи с вождями повстанцев, обговаривал условия помощи, торговался. А потом сделал ошибку – высадился на окраине деревушки, недавно «освобожденной» мятежниками. В грузном предвечернем воздухе еще колыхался белый дым. Кроме него, ничего там не двигалось. Большая часть местных погибла в сожженных хижинах. Их останки лежали среди почерневших кольев в тлеющих углях прежних жилищ. Около дюжины деревенских пережили пожар – их привязали к столбам на площади. Одних пристрелили, других выпотрошили, их кишки вывалились в пыль под ногами. Трупы обвисли на отсыревших веревках, свесили головы. По расположению столбов – более или менее полукругом – я догадался, что перед смертью их заставили смотреть, как одну за другой насаживают на длинный бамбуковый кол их домашнюю скотину. Когда скотина кончилась, мятежники вырубили другой кол и принялись насаживать на него детей, начав с мальчика лет тринадцати, а потом подбирая по возрасту от старших к младшим…
У меня дернулся левый глаз. С тех пор я не бывал в горах. Я откашлялся, вытесняя из головы воспоминание.
– От твоего начальства есть что-нибудь новенькое?
Петрушка улыбнулась, потерла большим пальцем запотевшее стекло и ответила:
– С прошлой недели ничего. А от твоих есть вести?
– Только что получил.
– И?..
Стакан у нее опустел. Она потянулась к ручке кувшина через стол. Я оглядел комнату. Кроме бармена, только мы с ней.
– И… у меня новое назначение.