Угнать за 30 секунд

Серова Марина Сергеевна

– Заслуженно? – побагровел Максим Максимыч. – Да мы же… да нас же… мы – пострадали!

– Ах вы, несчастненькие мои! Исполать вам, страдальцы, как сказала бы сердобольная настоятельница монастыря, встречающая странствующих героев-соколов. Ишь, «пострадали» они! Кто вас просил угонять машину этого Косинова? Может, это был голос совести? Вот к ней и обращайтесь! Угонщики… Деточкины мне нашлись…

Максим Максимыч потупился. В его лице промелькнуло что-то детское, и мне стало его жалко. Вот проклятое русское качество – всех жалеть! Да происходи все дело в Америке, добропорядочная

американка на моем месте не только не стала бы жалеть и, боже упаси, помогать родственничку с приятелем, а направилась бы в полицию, сообщила о них, а потом получила бы благодарность от копов. И была бы уверена, что облагодетельствовала нацию, посодействовав в задержании опасных преступников. О родстве она даже и не вспомнила бы.

– Значит, так, – сказала я. – Сниму вам квартирку, сидите в ней и никуда носа не высовывайте. Потом посмотрим, что с вами делать дальше.

Максим Максимыч и Микиша повеселели. Мне даже показалось, что на устах родственничка затеплилась и была готова вот-вот сорваться сакраментальная фраза: «Микиша, наливай!». Я свирепо взглянула на него, и он тотчас же захлопнул рот и даже прикрыл губы ладонью.

– Артисты… – проговорила я. – Угораздило же вас свалиться на мою голову!

– Я, между прочим, не виноват, что у нас с тобой один отец! – выдал Максим Максимыч.

– Я – тоже!

Прогулка подошла к концу. Если вообще можно назвать прогулкой времяпрепровождение, львиную долю которого составило сидение на берегу пруда и распитие (со стороны Кораблева и Микиши Хрущева) алкогольсодержащих жидкостей. На исходе общения на свежем воздухе Максим Максимыч отлучился по каким-то сугубо личным делам в близлежащий кустарник, а Микиша подошел ко мне и, как-то странно склонив голову к щуплому плечу, произнес:

– Женя, я вот тут хотел… чтобы не при Максиме. Я слышал… Или мне показалось? Нет, все-таки слышал…

Он был похож на большую встревоженную птицу. На аиста, что ли. Или скорее на журавля.

– Ну, договаривай, – сказала я.

– Ведь ваша фамилия – Охотникова, так?

– Да.

– А у Максима – другая.

– Это я сама узнала только сегодня, как и самого Максима, впрочем.

– Ну да. Он – Кораблев. Но я не про него… Дело в том, что те люди, которые заперли нас в подвал, как мне показалось, упоминали эту фамилию.

– Охотникова? – выговорила я удивленно.

– Да. Охотников или Охотникова. Не помню, как именно и в каком контексте прозвучала ваша фамилия, но тем не менее…

– Это говорили люди вашего пресловутого Кешолавы?

Длинное лицо Микиши, сумрачное, с чертами бедного художника, оживилось гримасой гнева. В первый раз я видела такую яркую эмоцию на апатичном лице парня. Он пошевелил губами и выговорил:

– Никакой он не наш, этот Кешолава.

У меня не было определенных планов на, скажем так, разруливание сложившейся ситуации. Бесспорно, я размышляла над тем, что сообщили мне Максим Максимыч и Микиша, но влезать в суть самой проблемы, в ткань той беды, которая накрыла обоих незадачливых угонщиков, я как-то не собиралась. Я справедливо полагала, что дело это не мое.

И если смотреть на вопрос с чисто логической точки зрения, я была

совершенно права. Скажите, кто в здравом уме и твердой памяти по собственной воле сунется в дело, которое нервов попортит более чем предостаточно, а может даже и стоить жизни?

Конечно, я, как профессиональный телохранитель высокого класса, как человек, одно время принимавший участие в деятельности особой группы «Сигма», привыкла рисковать жизнью. Но всякий раз у меня имелся некий стимул, который оправдывал и всецело окупал риск.

В «Сигме», когда нас бросали по «горячим точкам», подобным стимулом – даже не стимулом, а средством, через которое строился весь эмоциональный накал, – было некое абстрактное чувство долга. И вполне конкретная ситуативно-психологическая накачка, которой подвергало нас руководство «Сигмы». Уж что-что, а настраивать они умели. Настрой был просто сумасшедший, сопоставимый с риском.

Став частным лицом, я получила другой стимул: деньги. Даже на начальных порах я брала за свои услуги двести долларов в день. По мере того как я нарабатывала опыт и репутацию, повышались и гонорары. В конце концов, жизнь на то и дана, чтобы время от времени ею рисковать, но… за приемлемую, настоящую цену.

В ситуации с Максимом Кораблевым и его подельником Микишей все казалось предельно ясным. Два жулика мелко-среднего калибра сперли машину, да не у кого-нибудь, а у собственного одноклассника и соседа по двору. Деяние нечистоплотное, что и говорить. В тот же день одноклассника убивают, причем способом, носящим определенно пиаровский подтекст. Я бы даже допустила некоторую долю цинизма, сказав, что убийство Косинова по своей нарочитой закрученности и прихотливости имеет определенные параллели с рекламным роликом. В самом деле, если бы его хотели просто убить, то убили бы куда менее замысловатым и более технологичным, что ли, способом. Куда проще взорвать, застрелить, устроить несчастный случай, наконец.

А тут – другое. Убийство нарочитое, наглое, с претензиями. Те, кто убивали Косинова, даже проявили некое чувство юмора, если в таких обстоятельствах допустимо употребить слово «юмор». Ведь это же надо до такого додуматься – придавить автомобиль плитой, сделав на ней надпись: «Давление общественного мнения!» Нарочно не придумаешь.

Неудивительно, что убийство Косинова произвело широкий резонанс в обществе. Резонансы резонансами, а я почти уверена, что преступление останется нераскрытым. Есть все основания думать, что совершали его люди, до крайности уверенные в собственной безнаказанности.

Косинов, кажется, занимался какими-то научными разработками. Быть может, в этом все и дело. А два дурня – Максим и Микиша – очень неудачно влезли не в свое дело, ну и попали, что называется, под раздачу.

А с другой стороны, они не так уж и виноваты. Во всяком случае, они не заслужили такого… Правда, у них был вариант получить адекватное проступку наказание: признаться следователю Грузинову в угоне, получить свой честно заработанный срок, ну и… дальше как полагается. Но не захотели. Оно и понятно: кому ж охота по собственной инициативе загреметь на нары, если есть бесспорная возможность увильнуть от очередной отсидки?