Угол атаки (Солдаты удачи - 7)
Шрифт:
Но нормальной логикой здесь и не пахло. Столкнулись слишком крупные силы, задействованы слишком большие деньги. Без малого миллиард долларов. Миллиард! В такой массе деньги обретают новое качество, становятся чудовищной, неуправляемой силой. Мирное электричество превращается в плазму. В ней испаряется железо и сгорает алмаз. И никакого влияния на нее не могут оказать даже тысячи человеческих жизней.
Прозвучал зуммер внутреннего телефона. Оперативный дежурный доложил:
– Товарищ полковник, сообщение из Читы. Подполковник Тимашук вылетел на вертолете в Потапово.
– Вас понял.
Голубков положил трубку.
Да что же они делают? На что они, черт их возьми, рассчитывают?
Решили опередить ЦРУ?
Но Коллинз же ясно сказал...
Полковник Голубков достал из сейфа досье, нашел в расшифровке будапештского разговора нужное место. Там стояло: "Мы разрабатываем широкомасштабную операцию".
Что за ерунда? Почему - "разрабатываем"?
О феноменальной памяти полковника Голубкова в управлении недаром ходили легенды. Он очень хорошо помнил, что сказал цэрэушник. Он сказал: "разработали". "Cultivated", а не "cultivating". Ну конечно же: лейтенант Ермаков, переводивший текст, допустил неточность, спутал время.
Вот уж точно: дьявол прячется в мелочах!
Голубков связался с диспетчером.
– Лейтенант Ермаков на смене?
– Так точно. Вызвать?
– Спасибо, не нужно.
Голубков вышел из кабинета и спустился в информационный центр, оснащенный, как с гордостью говорили операторы управления, такими компьютерами, каких не было даже в НАСА. Это было преувеличением. В НАСА такие компьютеры были. Верней, в информационном центре УПСМ стояли те же компьютеры, что и в НАСА. Их удалось купить у фирмы-производителя в обход всех американских законов.
То, чего нельзя получить даже за большие деньги, можно получить за очень большие деньги.
Начальник информационного центра Олег Зотов раскатывал на роликах офисного кресла вдоль стенда, на котором было смонтировано с десяток экранов, системных блоков, серверов и прочей хитроумной электроники. На мягкий стук бронированной двери Зотов недовольно обернулся, кивнул: "Секунду!" - и затрещал клавишами компьютерной деки, не отрывая взгляда от монитора.
– Полный облом, - сообщил он.
– Индекс Доу-Джонса вошел в штопор. И в Токио, и в Сингапуре.
– Что это значит?
– спросил Голубков.
– Это значит, что правительству Кириенко придет гвоздец. Гораздо раньше, чем мы просчитывали. На вашем месте, Константин Дмитриевич, я не стал бы сейчас покупать российские ценные бумаги.
– Спасибо, что предупредил. А то я как раз собирался бежать в банк. Кто дежурит на красной линии?
– Приходится мне.
– Чем занимается Ермаков?
– Работает. Отстранить?
– Ни в коем случае. Пусть работает. Но если придет и скажет, что ему нужно в больницу к отцу или еще что, - отпусти.
– А он придет?
– Думаю, да.
Голубков прошел в торец длинного
Не лежала у него душа к тому, что он собирался сделать. Ему нравился этот парнишка. И больше всего нравилось то, что он сказал отцу. Он сказал ему не "Что делать?" или "Что ты будешь делать?". Он сказал: "Что будем делать?"
Полковник Голубков вошел в бокс.
Увидев на пороге начальника оперативного отдела, лейтенант Юрий Ермаков поспешно встал, на его лице отразилась сложная гамма чувств. Испуг, настороженность, обреченность. К обреченности примешался вызов. Хмуро, исподлобья смотрел он на седого сухощавого человека с озабоченным просто душным лицом, который сейчас олицетворял для него судьбу.
– Ты чего на меня уставился, как партизан на допросе?
– удивленно спросил Голубков.
– Сиди-сиди. Не помешаю?
– Нет, товарищ полковник.
– Помоги-ка мне кое в чем разобраться. Помнишь, ты расшифровывал и переводил мой разговор в Будапеште? С человеком из ЦРУ?
– Да, помню.
– Тут какая-то неувязка.
– Голубков разложил на столе бумаги, нашел расшифровку.
– Смотри, здесь написано: "Мы разрабатываем широкомасштабную операцию". Так?
– Ну?
– А мне почему-то кажется, что он сказал по-другому. Правда, с моим английским я мог не понять. Давай-ка проверим.
– Голубков дал лейтенанту кассету с магнитозаписью будапештской встречи.
– Найди это место.
Ермаков погонял пленку вперед-назад и остановил запись на "паузе".
– Вот, нашел.
– Крути.
В динамике прозвучало:
– "We have cultivated..."
– Стоп, - сказал Голубков.
– Это же прошедшее время? Или как правильно - совершенное? Так?
– Ну да, - подтвердил Ермаков.
– Тем более "we have". Про несовершившееся событие он сказал бы "we are".
– А почему же ты написал: "разрабатываем"? Это же ты написал?
– Я.
– Тебя я и спрашиваю - почему?
– Виноват, Константин Дмитриевич. Немного ошибся.
– Жопа с ручкой!
– всерьез, без всякого притворства разозлился Голубков.
– Немного ошибся! Знаешь, какая цена может быть у этой ошибки? Я читаю: "Мы разрабатываем операцию". Решаю: можно рискнуть упредить втиснуться между "cultivating" и "cultivated". И куда я втискиваюсь?
Лейтенант Ермаков побледнел.
– Виноват, товарищ полковник, - повторил он.
– Еще бы не виноват! Конечно, виноват! Печатай, - приказал Голубков.
– "Докладная записка. Проект..."
– Можно поставить программу "Дракон", - предложил Ермаков.
– Текст сразу пойдет на экран. Только сначала нужно адаптировать ваш голос.
– К черту твоих драконов, нет у меня времени их приручать. Пиши. "Совершенно секретно. Срочно. Экземпляр единственный, занесению в компьютерную базу данных не подлежит. Президенту Российской Федерации..." В чем дело, лейтенант?