Уголек
Шрифт:
— Ну что ж, сожалею, — ответила немка. — Но боюсь, что он и в третий раз напрасно пересечет океан. Когда он будет здесь, я уже уеду.
— Уедете? — встревоженно повторил Охеда. — Куда?
— В Европу. Скорее всего в Мюнхен.
— Почему?
— Долго объяснять, да и незачем. Я потеряла иллюзии, это место
— Жаль это слышать.
— А мне жаль говорить, но это так.
Капитан, победивший больше чем в сотне дуэлей и в бесчисленных сражениях, но при этом преклоняющийся перед Богоматерью и всегда не по-солдатски глубоко чувствующий, подошел к кромке воды, а потом вернулся и со странной сосредоточенностью посмотрел на Ингрид Грасс.
— Вы ставите меня в трудное положение, — признался он. — Я ценю вас, как мало кого ценил в этом мире, и ваше счастье для меня едва ли не важнее, чем собственное, потому что я считаю вас самым благородным существом на земле. Поэтому даже не знаю, что сказать и как поступить в такую минуту.
— Ничего не нужно ни говорить, ни делать, — мягко ответила она. — Я очень хорошо вас понимаю и ценю, но, по большому счету, ваши слова уже не могут ни на что повлиять.
— Сомневаюсь.
— Я приняла решение.
— Знаю, — согласился он. — Потому и спрашиваю себя, имею ли право изменить вашу жизнь.
— Лишь я могу ее изменить.
— И я могу, сеньора, — хрипло произнес Охеда. — Я тоже могу изменить вашу жизнь, — он снова помолчал, как будто раздумывал, имеет ли право брать на себя такую ответственность, затем склонился к самому ее уху и добавил: — Так вот, знайте, сеньора, что во время нашего последнего плавания мы с де ла Косой исследовали берега одной прекрасной страны, которую местные жители называют Кокибакоа. Именно в этой стране я хотел бы поселиться навсегда, чтобы
— Так в чем же дело? — спросила она. — Поезжайте туда и оставайтесь. Я хорошо знаю, что вы всегда добиваетесь своей цели, но повторяю, ко мне это отношения не имеет.
— Нет, имеет, — не сдавался тот. — Так вот, во время нашего долгого путешествия мы наткнулись на огромный залив, где стояла красивая деревня, построенная на сваях, словно Венеция. Поэтому я, кстати и назвал ее маленькой Венецией, Венесуэлой, — после этих слов он опять замолчал, словно собираясь с духом, прежде чем произнести роковые слова: — Однажды туда приплыли на каноэ жители соседней деревни — и нисколько не удивились, увидев нас. Более того, они рассказали, что чуть больше года назад у них гостили чернокожая женщина и рыжеволосый гигант, а затем они отправились дальше на юг, в горы, и больше не вернулись.
Ингрид Грасс выслушала его, ни разу даже не моргнув, и спокойно поинтересовалась:
— Хотите меня убедить, что Сьенфуэгос жив?
— Я лишь хочу сказать, сеньора, что, если не ошибаюсь, еще год назад он был жив.
Немка подошла к кромке воды, немного поразмыслила, неспешно обернулась и уверенно посмотрела на своего друга.
— Ладно! — признала она. — Возможно, Сьенфуэгос жив и живет с негритянкой, но я не намерена ждать его еще семь лет.
Охеда выглядел удивленным.
— Вы сильно изменились, — сказал он.
Донья Мариана Монтенегро убежденно покачала головой.
— Нет. Я не изменилась. На сей раз я сама отправлюсь его искать.