Угрюм-река
Шрифт:
— Не поклоняйся телу, поклоняйся живому духу в нем.
— Это к чему? Не понимаю, — и Прохор, рыгнув, озадаченно поднял брови. — Я дух люблю, ежели вкусно пахнет.
Старец с назидательной жалостью потряс головой, пронизал Прохора строгим взглядом.
— Тело человеческое внутри — нужник. Понял, чадо неразумное, брыкливое? — (Прохор прикрыл рот картузом и опять рыгнул.) — Вот, видишь? — и старец сел на пень, в бороде промелькнула ухмылка. — Мирный человек всякий день унаваживает мертвечиной и падалью чрево свое. А ты брось. А не можешь отвыкнуть — уходи от нас. Хоть бы дикого чесноку пожевал,
Старец пнул гостя взором, как посохом.
— Брат зовет, брату недужится. Пойдем. Тихий Ананий лежал, свернувшись калачиком, улыбнулся вошедшим, сказал:
— Многотрудно мне, — и стал легонько постанывать. Старец Назарий, голову вниз, слушал, кряхтел.
— Многотрудно мне, — повторил Ананий, приподымаясь на локотках. Прохор с
Назарием пособили ему сесть. — Не ведаю, камо гряду, а чувствую — скоро отыду от вас обонпол…
В окошечко тянулось солнце, желтый череп Анания золотился, белесые глазки трогательно взмигивали, Ананий тужился улыбнуться. Назарий присел подле него, взял его за руку, сморщился, боднул головой.
— Куда ж ты собрался, брат? — И голос черного Назария стал мал, скрипуч и жалок. — Пошто уходить хочешь? А я-то как? Тогда зови и на меня смерть тихую.
Втянутые желтые щеки Назария задрожали. Стоявший тут Прохор прислушивался к их нудной беседе, с преступной насмешливостью оценивал смысл их слов. И нимало не жаль ему этих старцев.
— Ройте могилу, не мешкайте.
Ананий перекрестился, осторожненько лег. Взяли по лопате, вышли.
Могилу копали на любимом Ананием месте, под тремя высокими соснами.
— Местечко сие брат давно облюбовал для праха своего.
Копали целый день в гнетущем молчании. Земля — песок, а дальше — вечная мерзлота, повеяло жутким хладом. От усталости Назарий едва разгибал спину. Прохор пошел к ручью напиться. А когда вернулся, маленький согбенный Ананий уже стоял у края своей могилы. В костлявой руке его свилеватый посох. Он заглядывал в могилу, скрипел чуть слышным голосом:
— Вот и домина богатая… Кладите меня лицом к востоку. Сквозь землю солнышко хочу зреть.
У старцев Прохор увидел несколько толстых церковных книг, почерневших от копоти. В тайге, под тенистым кедром, развернул книгу.
«О, уединенное житие, дом учения небесного, в котором бог есть все, чему учимся! Пустыня — рай сладости, где и благоуханные цветы любви то пламенеют огненным цветом, то блестят снеговидною чистотою, с ними же мир и тишина. О, пустыня, услаждение святых душ, рай неисчерпаемой сладости!»
Чтоб уяснить смысл этих строк, Прохор прочел их трижды. Ему, человеку практической складки, похвала пустыне, в которой прозябают два его старца, казалась бредом глупца. Пустыня! Убежище лодырей и физических калек. Нет, пустыня не для таких, как он. Надо утекать отсюда без оглядки, пока вконец не раздрябли мозг и мускулы. Надо бежать…
Через плечо Прохора в книгу заглядывал подошедший тихо старец Назарий.
— Мудрость, мудрость, — загудел он трубой. — Вникнул ли, чадо, в смысл мысли сей?.. Ищи в книге смысла сокровенного, преклонись ухом души, только тогда уразумеешь…
Старец сел у ног Прохора, под пенышек,
— Веры нет во мне.
— Не веры в тебе нет, а душа твоя лишена умиления. «Когда в сердце есть умиление, тогда и бог бывает с нами». Так святой Серафим-батюшка молвил.
— Но что ж мне делать, ежели у меня веры нет! — Прохору вдруг стало тошно, уныло.
— Я пришел к вам, чтоб стать другим, а вот.., как-то.., я еще хуже, может быть, сделался…
— Молись.
— Не могу молиться! Крещусь, а сам о бабах думаю… Старец поднялся, смягчая свой голос, сказал:
— Ты не бойся сего шума мысленного, это действие врага, по зависти его.
— Эх, слова все слова… Брехня одна, пустозвонство! Дурак был, что к вам, дуракам, пришел. — Прохор, как всегда, был прям, груб, раздражителен. — Раз вы в святые лезете, вы в миру должны жить, людей спасать. А вы себя спасаете. Я думал — вы короли, мановением ока снимающие с человека все тяжести. А вы такие же нищие духом, как и всякий. Живые черви вы…
Прохор промучился еще два дня. И совершенно внезапно, без всякой связи с настоящим стало грезиться ему давно прошедшее. Вдруг развернулись, окрепли навязчивые думы об Анфисе. Куда бы он ни шел, чтобы ни делал, Анфисин образ с ним. Чтоб свалить себя утомительной работой, Прохор корчевал в одиночестве пни в лесу. Однажды его позвал голос: «Здравствуй, Прохор». Спину Прохора свело морозом, Прохор обернулся. Меж деревьями стояла в тумане Анфиса. Прохор крикнул — туман исчез. Прохор бросился бежать напролом, круша, как вепрь, трущобу.
Три дня подряд тяжелые видения терзали его. Он был охвачен страхом сойти с ума.
«Мысль моя затмевается», — с ужасом думал он. Живой, телесной поступью подходила она к нему ночами, оправляла в его изголовье веники, садилась рядом с ним теплая, нежная, что-то говорила. Тяжко восстав от сна, Прохор ничего не мог вспомнить из странных ее слов.
Прохор негодовал на себя, на старцев, на пустыню, не в силах понять, что с ним происходит. Уйти же отсюда с опустошенным нутром, не сбросив здесь тяготивших его злодеяний, он не мог… Что-то надо сделать. Может быть, нужно убить старцев, этих червей земли… Черт его знает, что надо сделать! Душа болит, проснувшееся сердце тоскует по Анфисе. Но — баста! К прошлому возврата нет, и нет охоты возвращаться в немилый дом, где кровь, к жене, к врагам своим. Так что же делать мятущемуся Прохору? Ему и здесь не жить… Ему нужно бежать, куда придется, быть может в село Медведеве на горькую Анфисину могилу, а если не выдержит душа, то перекинуть чрез сук сосны аркан и затянуть на глотке петлю.
Заросший волосами, грязный, ободранный, похожий на страшного разбойника-бродягу, однажды Прохор сказал Назарию:
— Я ухожу от вас. Обманщики вы с братом. Сулите то, чего не имеете. Прощай, старик! — с надрывом крикнул он, сел на коня и быстро, не оглядываясь, скрылся.
Пораженный старец не успел одуматься, как в лесу, один за другим, ударили два выстрела.
ЧАСТЬ 7
1
Дела в резиденции «Громово» шли стройным порядком. Прохор отсутствовал уже более месяца. Вчера уехала правительственная комиссия.