Угрюм-река
Шрифт:
Выскочили — в касках — перепуганные пожарные с веревками. Козла поймали. Генерал встал, отряхнулся, накинул на плечи шинель, хотел распушить пожарных и собственноручно застрелить козла, но, ни слова не сказав, последовал дальше. За ним, прихрамывая, лакей. За лакеем собачка Клико с высунутым языком.
«Кха-тяф! Кха-тяф! Кха!» — замирало вдали.
А как спустились к реке, побледневший генерал вновь налился пунцовой краской и загромыхал тяжелым хохотом:
— Не угодно ли?.. Хо-хо-хо! Вернемся в город, вот моей Софи будет потеха. Только, чур, я первый расскажу…
— Слушаю-с, ваше превосходительство…
— Ох, и нагрел, и нагрел ты нас, дружок!..
— Простите великодушно, — улыбнулся в бороду Прохор. — Ведь я тогда в беспамятстве был после пожара…
— Как бы в беспамятстве, как бы после пожара, — упирая на слово «как бы» и смеясь, подхватил юркий, просвещенный коммерсант Рябинин.
— Ох, уж это «как бы», — погрозил мастодонистый Сахаров пальцем с крупным бриллиантом.
— Вот она, статья-то, вот! — весело выхватил из кармана газетную вырезку Рябинин.
— Везде «как бы» да «будто бы»… «будто бы сгорел», «будто бы разорился». А мы, дураки, и слюни распустили. Ха-ха-ха!.. Ну да ничего… Мы свое возьмем…
— Во-о-зьмем… Завсегда возьмем.
— Во-о-зьмем!..
Эта сквозь шутку угроза не особенно понравилась Прохору. «Не замышляют ли что-нибудь, черти? Ну, да если уж надеются взять с меня, так я-то с них вдесятеро сумею взять. Кожу с зубов сдеру».
5
Губернатор в тайге впервые. Когда он узнал, что его будут на медвежьей облаве охранять лучшие звероловы-медвежатники и, таким образом, нет ни малейшего шанса на опасность, генерал взбодрился и принял предложение с энтузиазмом. На вздохливые же запугивания Исидора Кумушкина: «Козлиное предзнаменованье, ваше превосходительство… Не к добру это… Не извольте ходить на охоту, вредно…»
— генерал сказал:
— Брось, старик, ныть.. Ты видал, как я курицу долбанул в хвост!
— А козел, ваше превосходительство, того чище изволил долбануть вашу милость. А вы на медведя хотите. Медведь не козел и не
— Брось! Со мной стрелки, охрана.
— Как угодно, — поджал Исидор губы. — А только что я вашу милость не оставлю. Уж умирать, так вместе, ваше превосходительство. Советовал бы вам пред облавой причаститься, ваше превосходительство. Сохрани бог! Ну, и отчаянные вы!.. Эх, жаль, что нет здесь вашей мамзель Софи!..
— Хо-хо-хо… Воображаю. А она тебе нравится, старик?
— Да субтильнее их нет никого на свете, ваше превосходительство… — зажмурился, как кот, Исидор Кумушкин и сладко облизнулся. — Одни ручки чего стоят.
— Хо, ручки!.. Ты бы ее ножки посмотрел…
— Ку-у-да… — безнадежно крутнул лысой головой Исидор и весь собрался в сплошной поток смеющихся морщин. — Это вам по молодости лет…
— Да-да… — поднял плечи генерал, отставил по-геройски ногу и крутнул иссиня-черные усы. — Я еще совсем во цвете сил. Хо-хо!.. А ты мои штаны заштопал?
Генерал выехал в тайгу со свитой. Плелся с Ильей Сохатых в одноколке и причастившийся у священника Исидор Кумушкин. Он вел с Ильей душеспасительные беседы и напевал псалмы, как пред смертью. Илья Сохатых нарочно застращивал старика, рассказывая разные небылицы про медведей. Исидор вздыхал, крестился.
Врали и в четырехместном экипаже генерала. Рядом с ним — инженер Парчевский, напротив — пристав. Он всячески лебезил перед губернатором, снимал с него каждую пушинку, на ухабах поддерживал под локоток, покрикивал кучеру: «Легче! Не видишь, кого везешь?!»
— У меня, ваше превосходительство, была собака-ищейка, — не улыбаясь, с серьезным, достойным полного доверия лицом разглагольствовал пристав. — Она, эта ищейка Дунька, такой кунштюк выкинула. Я на прогулке спрятал в кусты портмоне с мелочью, отошел с версту и велел Дуньке искать пропажу. Она чрез двадцать минут приносит мне чужой чей-то бумажник, а в нем сто рублей.
— Хо-хо-хо! — гремел генерал на всю тайгу.
— Да-с. И бежит что есть духу голый человек за Дунькой, бежит и размахивает невыразимыми подштанниками. В чем дело? Оказывается, моя проклятая Дунька, не найдя моего кошелька, выудила бумажник у купавшегося субъекта…
— Хо-хо-хо!.. Неужели верно?
— Факт, факт, факт, — не моргнув глазом, трясет щеками пристав.
— А вот у моего брата был членораздельно говорящий сенбернар, — начинает Парчевский, подбоченившись. — Так можете себе представить: пес смотрит на стоящий в небе месяц, по-собачьи улыбается и произносит басом: «Луна».
— Ну, уж вы тоже скажете…
— Уверяю вас, генерал, уверяю вас!..
Парчевский ведет себя независимо: он всю ночь с приезжими купцами-золотопромышленниками дулся в карты, выиграл около четырех тысяч.
— Возможно, что такие феномены бывают на свете, — кашлянул в усы пристав и, придумывая, как бы переврать Парчевского, услужливо подхватил губернатора под локоток.
В это время зашитый в медвежью шкуру Филька Шкворень посиживал возле берлоги, страшно прел, от скуки матерился и время от времени просовывал в медвежью оскаленную пасть горлышко бутылки, чтоб оросить свой пересохший рот. А саженях в пяти, в трущобе, лежала чернобурая туша вчера убитого огромного медведя.
— Едут! — закричал с высокого дерева дозоривший мальчишка.