Угрюм-река

Шишков Вячеслав Яковлевич

Иннокентий Филатыч — бегом к Фильке Шкворню:

— Залезай, дружочек! Едут! Филька поспешно допил водку и залез в провал под корневище древней елки. Иннокентий Филатыч прикрыл лаз хворостом и побежал навстречу тройкам.

— Хо-хо-хо!.. Ну, так… Где мое ружье?

— Ваше превосходительство, батюшка! Прощайте… — кинулся генералу в ноги Исидор

Кумушкин, до смерти напуганный Ильей Петровичем Сохатых. — Прости меня, грешного… — и заплакал.

— Старик, старик!.. Как не стыдно?.. Будь героем…

Мужайся!

— Ох, мужаюсь… Ох, мужаюсь!.. — бормотал слуга, не видя от слез света. — Не столь мужаюсь, сколь пужаюсь…

Иннокентий Филатыч услужливо подал генералу бельгийскую, с нарезными стволами, двустволку Прохора, заряженную пороховыми, без пуль, патронами. О секрете знали Прохор, Илья Сохатых, Иннокентий Филатыч и сам медведь. Впрочем, еще накануне пьяный Филька кой-кому проболтался:

— Завтра меня губернатор будет убивать… Своеручно…

— Чего врешь! За что?

— За двадцать пять рублей…

Генерал браво встал на первый номер, саженях в двадцати от берлоги. Сзади него, справа и слева, встали два зверолова — крепких старика, которых Иннокентий Филатыч еще вчера предупредил: «Не сметь стрелять. Зверя должен убить сам губернатор».

— А вы уверены, что мишка в берлоге? — взволнованным голосом спросил генерал.

— Так точно, в берлоге, ваше превосходительство! — отрапортовал, взяв под козырек, пристав.

— Стрелки! Вы уверены в себе? — притворяясь храбрым и устрашающе выкатывая глаза, обернулся к звероловам губернатор.

— Не бойся, господин барин, — спокойно ответили звероловы, — будь в надеже.

— Да я и не думаю бояться. Я собственноручно пантеру убил в Африке, — приврал генерал нарочно громкие голосом, чтоб все слышали.

Звероловы прекрасно знали, что летом медведя и палкой не загнать в берлогу, что медвежьи берлоги сроду не бывают на опушке леса; звероловы догадывались, что над губернатором «валяют ваньку» и, ухмыляясь про себя, тоже прикидывались взволнованными и готовыми пожертвовать собой за губернатора. Но все-таки предусмотрительный Иннокентий Филатыч счел нужным издали подкашлянуть и погрозить им кулаком.

Вверяя себя воле божьей и зная, что отказаться от рискованной затеи теперь поздно, генерал внимательно повертел головой, как бы изучая местность, куда, в случае катастрофы, утекать. Сзади, шагах в сорока, — вооруженные верховые стражники, кучка людей, отошедший к ним пристав и верный слуга Исидор Кумушкин, сразу поглупевший, как младенец.

— Подымайте мишку, — упавшим голосом приказал генерал и взвел оба курка.

— Вали! — весело крикнул Иннокентий Филатыч стражникам.

Те что есть силы заорали, заулюлюкали — «гой, гой, гой!..»

— Стоп! — скомандовал Иннокентий Филатыч. Все смолкло. Пан Парчевский из предосторожности вскочил на чью-то верховую лошадь.

Из

берлоги раздался глухой медвежий рев. Исидор Кумушкин зажмурился и, чтобы не слышать выстрелов, заткнул оба уха перстами. Медвежий рев повторился со страшной мощью. На глаза генерала от сильного волнения набежали слезы: «Батюшки, — подумал он, — пропал!» Но медлить некогда: из берлоги, рявкая как двадцать стервятников-медведей, вылез в медвежьей шкуре Филька Шкворень, всплыл на дыбы, вскинул вверх передние лапы и сделал три шага к генералу.

«Бах! Бах!» — грянул генерал. Медведь заревел пуще и шагнул вперед, — генерал бросил ружье и, чуть не сшибив с ног зверолова, как заяц, помчался прочь.

— Упал! Упал!.. — кричали со всех сторон. — Упал!

— Упал? — остановившись, прохрипел генерал Перетряхни-Островский. — Не угодно ли, как я его, разбойника, срезал… С первой пули! А другую уж так, за компанию.., в воздух.

— Эт-то удивительно, удивительно, удивительно, ваше превосходительство! — тряс щеками, пожимал плечами, ударял себя по ляжкам и в то же время умудрялся козырять пристав. — Такого стрелка, как вы, впервые вижу, ваше превосходительство, — не переставая восторгался он.

— Убили, что ли, зверя-то? — подкултыхал к кучке, окружавшей генерала, трясущийся Исидор Кумушкин.

— Убили, старина. Я убил!

— Ну, слава тебе, господи, — перекрестился Исидор, и запасные генеральские кальсоны выпали из подмышки старого лакея.

— Хо-хо! Это кому? — закатился повеселевший генерал и лукаво погрозил смутившемуся Исидору толстым пальцем.

Медведь еще подрыгивал задними лапами, потом затих. Шесть человек во главе с начальником губернии сгрудились возле подохшего медведя.

— Ну, что, брат, лежишь? Хо-хо-хо…

Но в этот миг подоспевший пристав, не зная, чем подольститься к генералу, сказав: «Да он, кажется, каналья, жив еще», — вдруг выстрелил в медведя из револьвера.

— Караул! Убили… — взревел медведь и сел по-человечьи. — Жулики вы все!.. И губернатор жулик…

Людей молниеносно охватила паника: впереди всех на согнутых ногах улепетывал толстобрюхий пристав, за ним кто-то еще, еще, потом Парчевский, а позади — тяжело пыхтящий, брошенный всеми пучеглазый генерал.

— Вот вы не верили, ваше превосходительство, — задержался Парчевский, — что собака выговаривала «луна»…

— А подите вы со своей глупой луной!.. Фу! Устал… Но почему ж его не застрелят?

— Ваше превосходительство! — подскакал на коне весь насыщенный внутренней веселостью, но серьезный лицом урядник. — Медведь лежит мертвый… Это всем показалось, ваше превосходительство… Возле медведя вас изволит ожидать фотограф.

— Значит, медведь убит мной?

— Так точно, вами, ваше превосходительство.