Уха из золотой рыбки
Шрифт:
– Чем она вам не нравилась?
– Всем.
– А именно?
– Во-первых, очень ленива, – принялась перечислять Анюта, – вечно опаздывала на службу. Во-вторых, крайне необязательна, забывала вовремя покормить грызунов. Вообще говоря, работа ее волновала меньше всего. Один раз я поручила ей остановить центрифугу, и что вы думаете? Она забыла! Убежала в столовую, просидела там… В результате мы не завершили дорогостоящий опыт. Абсолютно несерьезная девица, безответственная, безалаберная, только шмотки на уме.
– Почему же ее тут держали?
Анюта вздохнула:
– Ну зарплата лаборантки чистые слезы, мы,
– Абсолютно.
– Но даже на фоне этих, не слишком-то образованных людей Настя выделялась какой-то пещерной безграмотностью, – вздохнула Анюта, – она искренно считала, что Моцарт – это всего лишь конфеты. Впрочем, меня ее полное нежелание читать не раздражало, хуже было то, что на нее нельзя было положиться, девушка манкировала своими обязанностями.
– Почему ее не уволили?
– Лев Николаевич у нас жалостливый без меры, – покачала головой Анюта, – настоящий педагог по натуре. Я ему рассказываю о безответственной девчонке, загубившей работу целого коллектива, а он улыбается и заявляет: «Ладно тебе, Анюта. Девочка молода, совсем ребенок, нам следует ее обучить, выгнать всегда успеем…»
– Может, она ему нравилась?
Анюта вспыхнула огнем:
– Кто? Настя? Льву Николаевичу?
– Ну да!
– Ерунда! Лев Николаевич взрослый, солидный мужчина, а она была свиристелка.
– Говорят, профессор большой любитель женского пола…
Анюта осеклась, потом сердито возразила:
– Знаю, кто распространяет эти сплетни, Марина Сергеевна! Она ненавидит Льва Николаевича и постоянно говорит о нем гадости.
– Почему?
– Да очень просто! Она со своим начальником десять лет над какой-то ерундой корпит, а наша лаборатория каждый год что-нибудь выпускает. У Марины Сергеевны от зависти скулы сводит, вот и треплет имя Льва Николаевича.
– Она говорила, что и у вас с ним был в свое время роман, – подлила я масла в огонь.
Анюта побагровела:
– Вот дрянь. Да я дружила с Майей Михайловной, покойной женой Льва Николаевича.
– А еще он якобы возит домой некую Ларису…
– Яковенко?
– Точно.
Анюта возмутилась:
– Они живут в соседних домах, через дорогу. Лев Николаевич – человек безмерно добрый, крайне интеллигентный. Ему что, трудно подбросить Ларису? А Марина Сергеевна просто больная, от нее два мужа убежало, и вот теперь она за всеми следит, сплетничает, шушукается! Просто отвратительно!
Она хотела продолжить дальше гневную тираду, но тут дверь приоткрылась, и в комнату всунулась всклокоченная голова.
– Нюта, – сказала она густым басом, – глянь-ка, черт-те что получается.
– Извините, – улыбнулась Анюта и ушла.
Я села у стола и увидела перед собой штатив с пробирками, в которых мирно краснела неизвестная жидкость. Я огляделась по сторонам, приметила на мойке множество пустых пузырьков, встала, взяла один и налила туда немного лекарства. Конечно, не следует заниматься воровством, но я очень хорошо знаю свою мигрень. Эта подлая болячка сейчас притаилась, ворочается где-то в отдалении,
Когда Анюта вернулась в комнату, я с самым невинным видом сидела совсем у другого стола, флакончик с лекарством был спрятан на дне сумки.
– У вас есть еще ко мне вопросы? – поинтересовалась Анюта.
– Конечно, – кивнула я.
– Тогда спрашивайте, – вздохнула она.
Следующий час я и так и этак пыталась узнать хоть что-нибудь о Насте, но Анюта только разводила руками, она ничего не знала о девушке и могла рассказать лишь о ее полном нежелании работать. Наконец разговор зашел в тупик. Поняв, что ничего так и не узнаю, я вздохнула:
– Подскажите, как связаться со Львом Николаевичем.
– Он вернется только через две недели.
– Уехал отдыхать?
Анюта сурово поставила меня на место:
– Лев Николаевич никогда не отдыхает, сейчас он находится на конгрессе фармакологов, который проходит в Египте, будет делать доклад, вернется через четырнадцать дней.
Я постаралась не рассмеяться. Надо же, поехал на конгресс, а не отдыхать! Я слишком долго преподавала на кафедре и хорошо знаю, зачем ученым конгрессы. В первой половине дня правда все честно сидят в зале и слушают, зевая, доклады. Как правило, ничего нового вы не узнаете. Если кто и сделал интересное научное открытие, то он не станет дожидаться форума, который собирается раз в пять лет, а опубликует исследования в научном журнале. Потом следует обед, а затем культурная программа. Впрочем, не случайно съезд, на который отбыл Лев Николаевич, проводится в Египте. Там сейчас тепло, и профессор со спокойной совестью плещется в волнах. Конгресс – это лишний отдых, и все воспринимают поездку именно так. Причем учтите, что, как правило, все расходы на себя берет либо принимающая сторона, либо ваше родное учреждение. Вы просто приезжаете и беззаботно селитесь в гостинице. Не знаю, как сейчас, но в прежние времена было именно так.
Но сколько ни ехидничай, дело от этого не сдвинется с места. Со Львом Николаевичем, безусловно, следует поговорить, но, увы, разговор откладывается на целых четырнадцать дней.
Расстроенная, я приехала домой и обнаружила в гостиной только одну Ленку, валявшуюся на диване.
– Где все? – поинтересовалась я, плюхаясь в кресло.
Девочка зевнула, потянулась и ответила:
– Зайка с Кешкой спать ушли, Машка тоже, близнецов еще в восемь увели, они тут носились по комнатам, столик опрокинули. Знаете, чего Анька сделала?
Я улыбнулась:
– Нет.
Анька и Ванька день ото дня делаются все забавней. Ваня у нас тихий, просто незаметный, больше всего он любит сидеть в уголке и листать журналы, где помещены фотографии автомобилей. Причем может это делать часами. Зато Анька тайфун, и бедная Серафима Ивановна постоянно вытаскивает девочку из разных мест. То безобразница горстями ест кашу из собачьей миски, то лезет на стол в гостиной, то выливает в унитаз бутылку пены для ванной и в полном восторге визжит, когда гора из белых пузырьков начинает подпирать потолок. Ванька же, пока сестрица шкодничает, мирно изучает машины, осторожно водя пальчиком по страницам. Он очень независимый и по каждому поводу имеет собственное мнение. Не далее как вчера, когда он вышел в столовую, я попросила: