Ухо на фотографии
Шрифт:
Зато мне удалось попасть на веселый детский карнавал. Устроили его в огромном парке софийского Дворца пионеров. На аллеях парка мне повстречались Белоснежка и семь гномов, доктор Айболит, Алладин со своей волшебной лампой, мушкетеры, пираты и даже космическая ракета. Она с трудом передвигалась на тоненьких девчоночьих ножках, все время спотыкалась, хотя ее сопровождал галантный поводырь. Когда началось карнавальное шествие, девочка, сидевшая в ракете, не выдержала и вылезла из нее. Ее никто не осудил, так как все подумали, что космонавт вышел в космическое пространство.
В начале карнавала две ведьмы попытались испортить всем настроение и даже с помощью колдовства устраивали
Не подумай, что участники ассамблеи только веселятся. Нет. Они здесь еще и заседают в парламенте, как взрослые. Накануне карнавала дети пришли в Народное Собрание Болгарии и приняли письмо-обращение к детям всего мира, ко всему человечеству. В обращении, в частности, говорится о призывном звоне колоколов, присланных на праздник из разных уголков мира. Эти колокола установили на тридцатидвухметровом монументе «Знамя мира», воздвигнутом на окраине Софии в честь детской ассамблеи. Дети зазвонят в них 25 августа, и весь мир услышит этот колокольный перезвон. Позвони и ты, Анюта, своим валдайским колокольчиком — пусть его голос сольется с колоколами всемирного детского праздника. Только звони не больше часа, а то у мамы заболит голова.
Целую.
Твой отец.
Письмо третье
Аня, здравствуй!
Один из писателей, присутствовавших на ассамблее, пожелал начинающим творцам получать удовольствие от работы над своим произведением. Это относится и к тебе. Подумай хорошенько, получаешь ли ты удовольствие, когда рисуешь гвоздем на серванте. Думаю, что нет. Кстати, и здесь я встретил детей, которые не любят рисовать на бумаге. Но они как-то выходят из этого положения: рисуют на мостовых Софии, а на черноморском побережье соревнуются в создании фигур из песка.
Праздник заканчивается. Дети доказали, что их искусство самое искреннее. Первый секретарь ЦК БКП и Председатель Государственного совета НРБ товарищ Тодор Живков пригласил всех участников ассамблеи к себе в резиденцию «Бояна». Он был гостеприимным хозяином, танцевал вместе с детьми, угощал их вкусными кушаньями, не отказывался давать автографы и был очень доволен тем, что его гости вели себя в официальной резиденции так неофициально и непринужденно, пиршествовали,
А когда пришло время расходиться, дети всех континентов стали обниматься и немножечко грустить. Это была их последняя встреча, и грустили они оттого, что полюбили друг друга, подружились друг с другом и понимали, что могут больше никогда не встретиться: детские встречи, очевидно, станут традицией, но на них поедут уже другие… И эта грусть было самое красивое, что когда-либо довелось мне видеть.
Мне жаль, что тебя не было в Софии, что ты не смогла подружиться с детьми разных стран и не познала грусть расставания с друзьями. Хотя я привезу тебе костюм участника этого праздника творчества детей, надев который ты в какой-то степени сможешь почувствовать себя творческой личностью. И, может быть, перестанешь рисовать на обоях.
До встречи.
Твой родитель.
ПРОЗРЕНИЕ
Один молодой человек, а именно Коля Деньков, в душе лирик, пристрастился к чтению стихов. Совершенно неожиданно для себя и для жены Люды. До сих пор он приносил из библиотеки захватывающую прозу о буднях уголовного розыска, и вдруг на тебе — Люда извлекла из его портфеля какую-то тщедушную книжонку с инертным названием «Талый снег». В книжонке никто никого не убивал, ее автор, наоборот, проповедовал любовь к ближнему, а вернее, к ближней. Причем ближняя его оказалась удивительно многоликой. В одном стишке поэт воспевал ее черные волосы, в другом почему-то каштановые, а в третьем — светло-русые. «Красится она у него, что ли?» — подумала Люда. Но при дальнейшем чтении Людмила, к своему удивлению, обнаружила, что предмет любви автора — настоящий хамелеон. Форма бровей, линия подбородка, разрез глаз и стан у этого предмета все время меняются.
«Да тут их несколько предметов», — догадалась Людмила. И произвела подсчет — как минимум пяток любимых на тоненькую книжку. Небольшой гарем.
Людмила глянула на портрет автора и смутилась. У автора были чувственные ноздри и жадные губы, готовые исцеловать всех и каждого, а вернее, всех и каждую. Губы были нацелены прямо на нее, и она поспешно закрыла книжку.
А Коля и не подозревал, что он в душе лирик. Три Сода посещал он районную библиотеку, и ни разу его не потянуло на стихи. И сейчас не потянуло бы, если бы не библиотекарь Марина.
— Ограниченный вы человек, Николай Деньков! — полистав его формуляр, заключила она. — Можно подумать, что вся наша жизнь протекает в разрезе уголовного кодекса. А между прочим, в мире существует кое-что и не караемое законом. Любовь, например.
— Про любовь мне все известно! Я женат.
— Вам известна ваша любовь. А вы поинтересуйтесь, как любят другие. Может, пригодится.
И Марина навязала ему эту книжонку. Коля мог и отвертеться, но его заинтересовал портрет автора. «Пылкий юноша, прямо-таки любовник-профессионал. Полистаю в трамвае для смеха», — решил он.
Двадцать трамвайных минут перевернули Колю. Он привык читать о женщинах-мошенницах, которые скрываются от следствия с чужими паспортами. Даже жене он задавал вопросы, как подследственной:
— Люд, а ты могла бы украсть или подделать паспорт?
На что Людмила отвечала уклончиво:
— Что будешь на гарнир — гречку или вермишель?
Теперь, после знакомства с поэтическим сборником, Коля начал задавать жене совсем другие вопросы.
— Люд, я давно хотел спросить тебя, зачем ты так старательно упаковываешь себя? — выпалил он однажды. — Ведь взгляду не на чем остановиться. Все-таки ты женщина, а не бандероль.