Уход Мистлера
Шрифт:
Шутишь?
А Лео сказал — так мне и надо, дома можно сдавать только голубым. К счастью, уж этого-то добра в Ксании полно!
Мерзкая история. Я и сам не в слишком хороших отношениях с Питером. А тебе известно, что я еще ни разу не был на Крите? Клара возила Сэма в Кноссос на каникулы, а я тогда остался в Нью-Йорке, считал, что мои дела в агентстве за меня никто не сделает. Мне так всегда хотелось поехать! Дедал и Икар! Дворец царя Миноса! Минотавр! Самые любимые мои легенды и истории, и еще, конечно, хотелось бы увидеть твой дом.
Никогда не поздно. Ради тебя готов даже пожертвовать правилом — пускать в дом только голубых. Но все это возможно лишь в том случае, если Лео уберет этого козопаса из моей постели.
Знаешь, Барни, давай-ка выпьем еще
По глоточку, да? В ушах у Мистлера звучал чей-то чужой медоточивый голос. Он признавался Барни: Слишком поздно для Ксании, старина. Для всего уже слишком поздно. Я скоро умру. Я только что солгал тебе. Никаких дел в Милане у меня нет. Я приехал сюда, чтобы побыть одному. Никто больше не знает, ни Клара, ни Сэм. Только адвокат, с которым Клара обедает вечером. И еще — врачи. Так что обещай мне хранить это в секрете, хотя бы до следующей недели. Потому что именно на следующей неделе я хочу перестать лгать и рассказать ей и Сэму. Ты оказался первым близким человеком, узнавшим эту тайну. И знаешь, рассказав тебе, я сразу почувствовал себя лучше. Пусть даже это и не совсем честно по отношению к тебе.
Сукин ты сын, бедняга! Что, рак?
Он. Из разряда тихушников. Сидит себе тихо и разрастается. Сжирает мою печень. Врачи считают, это связано с неким вирусом, я подхватил его, когда летал на Тайвань. Вроде бы у китайцев есть особая форма гепатита, перерастающая в рак. И пока что никто еще не изобрел от него лекарства.
Может, стоит попробовать традиционные методы?
Какой смысл? Ради нескольких лишних относительно пристойных дней? Не вижу причин перестраивать ради этого образ жизни. К тому же, возможно, у меня еще есть время сделать несколько неотложных и важных дел. А знаешь, если вдуматься, это, пожалуй, честно и правильно, что мы с тобой сидим и говорим об этом. О конце моей жизни. Ведь ты один из авторов ее взрослой части. Не уверен, что занялся бы рекламой, если б ты не рассказывал мне о своей работе. Только подумай! Не будь тебя, я бы мог стать охотником на крупную дичь или агентом, продающим страховые полисы.
Или писателем. Все считали, что ты станешь писателем. В том числе и я. Помнишь, мы еще собирались переписать один экземпляр от руки, чтобы не ходить к родителям и не унижаться, просить денег на перепечатку. И уж никто не ожидал, что ты станешь столь важной гребаной персоной.
Ума хватило не влипнуть в дерьмо. Роман, который я написал, оказался плохим. Ты тоже так считал. А если нет, не озаботился сказать мне об этом. Кроме того, у меня возникло ощущение, будто я скребу по дну бочонка. И сказать мне было особенно нечего. Вот ты — совсем другой человек.
Я продолжаю писать.
Ты не просто привязан к своему делу, тебе удалось продвинуться в нем. Мне очень понравился твой последний сборник. Я даже написал тебе об этом и ни на секунду не покривил душой. Ты умеешь использовать стихотворную форму, чтобы точнейшим образом передать мысль, без всяких там завуалированных подтекстов, без отголосков чьих-то чужих стихов.
Вот что я скажу тебе, Томас. Никогда не узнаешь, что находится в бочонке, пока не вернешься к нему несколько раз и не будешь скрести упорно и долго. Думаю, ты остановился просто потому, что тебя целиком поглотило другое занятие. И уж тут-то ты не промахнулся. Стоило мне раздобыть для тебя ту первую работенку, и ты показал, на что способен. К тому же ты у нас, черт побери, везунчик, вот и стал одерживать одну победу за другой. Так что все правильно. И шло все замечательно, а вот позже изменилось. Это когда ваша троица решила начать свой бизнес. И, как мне кажется, ты в нем утонул. Писатель всегда должен оставлять для себя хотя бы клочок свободного пространства, чтобы лучше видеть и осмысливать разные вещи. Чтобы атаковать еще не познанное!
Чушь собачья.
Прошу прощения. Ты вошел в бизнес с установкой: или все, или ничего. Но знаешь, со стороны не всегда виднее. Когда я сижу и думаю, кем бы ты мог стать… Все эти измышления не стоят и выеденного яйца. И тебе не о чем сожалеть. Ты — настоящий герой и гений рекламы. Плейбой постмодернистского
Как знать?.. Едва не сказал, что у меня просто нет другого выхода. И тогда тоже не было. Я решил начать собственное дело сразу после того, как мой отец так опростоволосился. Теперь, когда вспоминаю об этом, поступок кажется абсурдным. Но тогда у меня было ощущение — совершенно непреодолимое, — что я что-то могу поправить, что-то тем самым доказать. Интересный вопрос: кому? Скажи я отцу о том, что затеял, он бы счел, что я сошел с ума. Полное безумие! Но я думал, мало того, был просто убежден, что должен притвориться. Сделать вид, что компетентен во всех этих делах. И к тому же не верил, что второй роман может получиться. Такое просто в голову не приходило. Решение выглядело просто: если мистер Мистлер-старший уже больше не правит бал на Уолл-стрит, Мистлер-младший должен царствовать на Мэдисон-авеню. Просто и глупо.
А я и не знал, что у твоего отца были неприятности.
Да никто не знал, кроме разве что людишек с Уоллстрит. Тебе известно, что мой дед был главой инвестиционного банка? Банк до сих пор носит наше имя. Он был выдающимся человеком, своего рода легендой. Умудрялся делать деньги даже во время Великой депрессии. И устроиться в его фирму было далеко не просто. Тем не менее отец пошел туда сразу после окончания колледжа. Когда началась война, он был уже в таком возрасте, что имел полное право отказаться от военной службы, но это ему и в голову не пришло. Он нашел нужные связи, дед тоже постарался и надавил на своих людей, и, поскольку полковник Стимсон некогда был его адвокатом, отец прошел комиссию и был направлен во Францию со специальным заданием. Французский он знал в совершенстве и был до глупости храбр.
Я говорю о нем так потому, что любил отца всем сердцем. Тем временем дед успешно заправлял всеми делами в своей лавочке. Даже после войны отец не терял связей с разведкой. Если верить посвященным людям, он время от времени выполнял деликатные и сложные задания, и всегда блестяще. Строго между нами: он использовал эти свои секретные путешествия в Европу, о которых мать не осмеливалась спросить и слова, и в личных целях. Ну и, разумеется, не оставлял при этом работу в банке. Поскольку к этому времени дед был уже слишком стар, отцу пришлось возглавить фирму. После войны отец начал страдать депрессией — возможно, то был, скорее, просто нервный срыв. Последующие депрессии проходили в более мягкой форме, но никому и в голову не пришло, что он уже не годился для работы pro patria [47] и в банке. Строжайшая секретность во всем — это стало правилом жизни.
47
Для родины, на благо отечества (лат.).
Он оказался весьма талантливым банкиром. Нет, до деда ему было далеко, но банк рос, развивался, приносил большие доходы, и отец стал важной фигурой на Уолл-стрит и в Нью-Йорке. Вообще он был талантливейшим и умнейшим человеком. Светлая голова. Настолько светлая, что он предвидел даже весь этот валютный бум, который начался в конце правления Эйзенхауэра. И сделал ход конем — я имею в виду, занял весьма нетрадиционную позицию по отношению к банковскому капиталу, даже не посоветовавшись с главными партнерами. Что, кстати, не было чем-то из ряда вон выходящим, поскольку ни дед, ни он сам не привыкли советоваться с кем бы то ни было, когда знали, что правы. К несчастью, почти сразу же после этого он впал в очередную депрессию, которая проходила очень тяжело. И когда подошел момент решающего сражения, уже не был способен мыслить столь же ясно и четко.