Уходи и будь счастлива

Сэнтер Кэтрин

Конечно, они могли. Очевидно, я сломала позвоночник. Вот что случается с людьми, сломавшими позвоночник. Они проводят всю оставшуюся жизнь в инвалидных креслах. В прошлом году я видела документальный фильм об этом. О команде непобедимых подростков, которые попали в автокатастрофу или нырнули на мелководье, после чего были приговорены провести остаток жизни в инвалидном кресле. Но они собрали баскетбольную команду из таких же инвалидов. Что могло бы быть вдохновляющим примером для меня, только я никогда не любила баскетбол.

Парализована.

Пытаться осознать это было все равно что пробовать всосать шар для боулинга через соломинку для коктейлей.

Невозможно.

Не возможно.

И тем не менее Чип смирился с этим. И папа даже не спорил с ним. Очевидно, это был установленный факт, который знали все, кроме меня. Подсознательно я даже не была удивлена. Я боролась со своими неподвижными, мертвыми ногами уже две недели. Но все залечивается. Все всегда залечивается. У меня было предостаточно повреждений, которые со временем залечивались. Парализована. Я не могла осознать это. Как я буду водить машину? Как я буду готовить обед? Принимать душ? Покупать продукты? Ходить с друзьями в ресторан? Работать? Руководить тем, чем я предполагала руководить? В моем мозгу произошло короткое замыкание. Я чувствовала, как он искрится и дымит.

Я попыталась глубоко дышать, чтобы успокоиться, но в результате случайно перенасытила легкие кислородом.

И в этот момент появился мой реабилитолог. Как раз тогда, когда я почти отключилась.

На нем была светло-голубая пижама и кроссовки, и он был коротко пострижен, так что его волосы торчали на макушке «ежиком». Он вошел и сказал:

– Меня зовут Ян Моффит. Я ваш тренер.

Но это показалось мне просто набором звуков, которые не увязывались в слова.

Он приложил свой бейдж к компьютеру и секунду смотрел в мою медицинскую карту, прежде чем сказать:

– Итак, вы Маргарет.

Но снова это было лишь набором звуков.

Когда я не ответила, он помахал рукой у меня перед глазами и сказал:

– Привет?

Это я поняла.

– Пора заняться физическими упражнениями, – сказал он.

– Что? – спросила я.

– Что «что»?

– Я вас не понимаю, – пробормотала я, слегка потряхивая головой, словно пытаясь избавиться от воды, залившейся в ухо.

– Никто меня не понимает. Я шотландец.

Вау! Это все объясняло. Конечно, он шотландец. Я думала, что мой мозг отказывается работать, но дело было не во мне, а в нем. Он был супершотландец. Настолько шотландец, что разговаривал так, будто рот у него был набит печеньем.

– Вы к этому привыкнете, – сказал он. – Вы готовы идти?

Нет. Я не готова была идти. Я покачала головой.

– Не готовы идти?

Он протяжно произнес это, делая особое ударение на последней гласной, и я заметила, что его нижние зубы были немножко кривоваты, но это смотрелось даже симпатично.

Я снова покачала головой.

– Почему нет? – спросил он, проглатывая «т» в конце слова.

Мой пьяный жених

только что сообщил мне, что я никогда не смогу ходить.

– У меня выдалось тяжелое утро.

– Это случается часто. Но мы все равно должны сделать это.

– Нет.

– Что «нет»?

Позже я решила, что дело было не только в согласных буквах – он и гласные тоже часто проглатывал.

– Нет, – пояснила я, – я не могу сейчас сделать это.

– Послушайте, – сказал он, положив руки на бедра и слегка прищурившись. – Каждый день, каждый час, которые вы проводите в постели, ваши мускулы атрофируются. Неподвижно лежа в постели, вы ухудшаете свое состояние. Вам необходима нагрузка. Хотите вы этого, или нет. Вам придется ходить со мной в физкультурный зал каждый день, всегда. Не потому, что вам этого хочется или у вас хорошее настроение, а потому, что, если вы не будете ходить со мной, ваше здоровье окажется в большой опасности.

Мне было нелегко сложить все звуки, которые он произносил, в слова. Казалось, что они наезжают друг на друга. Они будто были организованы в колонки, а не в строчки, как положено. А словно для пущего эффекта он програссировал букву «р» в слове «здоровье». Я подумала в тот момент, что вряд ли обычному американцу удалось бы это. Но смысл его слов до меня дошел.

– Спасибо за такую вдохновенную речь, – сказала я. Потом добавила: – Нет.

– Вы пойдете.

– Нет.

– Да.

– Не пойду.

Я не знаю, что бы мы стали делать дальше. Он не был похож на человека, который легко сдается. А я неожиданно почувствовала, что мне хочется ввязаться в драку.

Но именно в этот момент в палату вошла Нина, чтобы в последний раз, перед тем как закончить свое дежурство, проверить, как у меня обстоят дела. Я не знаю, подслушивала ли она у двери, или это просто было совпадением, но она сразу же объявила:

– Эта пациентка должна начать заниматься с вами только с завтрашнего дня. В ее карте была ошибка.

Ян перевел взгляд с меня на нее.

– Спросите Майлза, если хотите. Она должна оставаться в постели еще день.

Он окинул нас обеих подозрительным взглядом, словно мы с ней сговорились. Но, в конце концов, сказал:

– Хорошо, значит, завтра.

И вышел из палаты.

– Нет, нет, нет, нет, нет, – сказала Нина, в то же время что-то печатая на компьютере. – Они не могут заставить вас заниматься с этим типом. Я уже сказала им, чтобы они дали вам кого-нибудь другого.

– Что? – спросила я. – Он настолько плох?

– Он не плох, – ответила она, – но он не для вас.

– Не для меня?

Она не отрывала взгляда от экрана компьютера.

– Просто он не добрый. Он жесткий. Безжалостный. Непреклонный. Некоторым именно такой и нужен. Но не вам. Мы подберем вам кого-нибудь другого. Вам и без того досталось.

В другой день я, возможно, могла бы начать расспрашивать о нем. Но кому есть дело до бессердечного типа? Кому вообще есть какое-либо дело до чего-нибудь?

– Нина? – спросила я ее.