Ухожу в монастырь!
Шрифт:
– Мама! – закричала Ника, пытаясь высвободиться из кольца моих рук и встать на ноги. – Нам надо бежать! Они сейчас нас расстреляют!
– Да перестань, – проблеяла я, продолжая сидеть на снегу. – С какого перепугу?
Так, похоже, очухался разум и пытается все происходящее разложить по логическим полочкам.
А логики здесь не было. Зато бред… был.
Другого объяснения у меня не находилось. От перенапряжения, от страха за дочь уехала моя собственная крыша, открыв незащищенный разум глюкам.
Премерзостным
– Мама, ты что, не понимаешь – ими управляют! Новые! Это они! Они хотят нас убить! Вернее, меня!
– Но зачем?
– Потому что я – самая сильная из всех, я представляю для них реальную угрозу! Вставай же! Нам надо бежать отсюда!
Легко сказать – бежать! А вот выполнить, когда вокруг глубокий вязкий снег, довольно проблематично.
Но мы все же поднялись. И побежали. В сторону дороги, где призывно манили открытыми дверцами «тигры».
Вот только между дорогой и нами оказался один из спецназовцев. Комод, он же Санек. А дуло его автомата поднялось до уровня моей груди. И шеи Ники…
Сейчас, когда я смогла рассмотреть лицо парня вблизи, я поняла, что гримаса, исказившая его лицо почти до неузнаваемости, была гримасой дикого напряжения. Он сопротивлялся! Вернее, пытался, но…
Палец на спусковом крючке дрожал все сильнее и сильнее, но все же сгибался. Медленно, но верно.
Я зажмурилась и, обхватив Нику, снова хлопнулась на снег, подмяв под себя дочь.
А потом загремели выстрелы. Пули с противным вжиком ерзали по воздуху, пролетая иногда в опасной близости и врезаясь в снег рядом с нами. А я могла думать только об одном – хватит ли моего тела для того, чтобы остановить пулю, остановить смерть, оставив ее в себе, не пустив к дочери.
Ника подо мной странно затихла, но я чувствовала, что тело девочки напряжено. Еще бы…
Знакомство с пулевым ранением у меня уже было, и не могу сказать, что оно мне понравилось. Больно, знаете ли.
И теперь моя спина взмокла от ожидания этой боли. Хорошо хоть, что на этот раз все закончится очень быстро… Очередь из автомата – это вам не одиночный выстрел из пистолета, тут без вариантов.
Действительно, закончилось. Правда, не очень быстро, но закончилось. А боли все не было.
Просто стихла стрельба, затем послышался торопливый хруст снега, и теплые родные руки обхватили нас с дочкой.
– Господи, пусть они будут в порядке, пожалуйста! Я не смогу жить дальше без них!
И на мое зажмуренное веко капнула слеза.
Я стерла ее, открыла глаза и улыбнулась:
– Нет уж, Лешик, даже не надейся – жить без нас мы тебе не позволим!
– Где, где болит? – Он,
– Да мы в порядке, ни одной царапины, – устало произнесла Ника, прижавшаяся к моему боку. – Мама очень вовремя упала. Теперь все нормально. Они ушли. Правда, не знаю, надолго ли.
– Кто – они? – Алексей никак не мог отпустить нас, словно у него свело руки. – Что это было вообще?
– Анетка! – до нас наконец доковыляли Сашка и Вика. Именно доковыляли – двигались они как-то странно, словно две алкашки после грандиозной попойки – держась друг за дружку и раскачиваясь. По лицу подруги текли слезы, а глаза Вики напоминали взгляд смертельно раненного оленя. – Вы с Никушей в порядке?
– Да, не плачь. Хотя я сама до сих пор не верю в это – такой грохот стоял, словно мы на поле боя попали.
– Туда мы и попали, – дернул щекой Алексей. – Вот только очень странный был бой – пистолет Винса против шести автоматов спецназа. И Винс победил.
– Он что, их всех?..
– Нет, ну что ты! Но двое ранены, причем оба – в ноги.
– Это не Винс победил, – вмешалась Ника. – Это они все победили. И Винс, и спецназ. Они все время сопротивлялись, из последних сил, я чувствовала, но ничего не могла сделать. А потом я снова попыталась всем вам помочь, и у нас получилось.
– Но они же стреляли!
– Да. Но вверх или в сторону, а некоторые – по ногам тех, кто целился в нас. Самых слабых.
– Слабых? В спецназе?
– Я имела в виду – самых управляемых.
Лешка помог нам с Никой встать, и я смогла наконец рассмотреть «поле боя». Возле двоих парней в камуфляже, лежавших на кровавом снегу, возились Славка и Хали, перевязывая им раны, а Винсент навис над Сергеем и остальными спецназовцами, представлявшими собой скульптурную композицию «Раскаяние».
Они сидели на снегу, обессиленно положив руки на согнутые колени, автоматы валялись в стороне, на лицах – непонимание, стыд и отчаяние. А еще – угрюмая злость.
Когда мы приблизились к композиции, стыда стало гораздо больше. Сергей, не поднимая глаз, глухо проговорил:
– Я… короче, я не знаю, что это было. Но это точно был не я. Я не хотел! Я сопротивлялся, но ничего не мог сделать – словно кто-то чужой перехватил управление моим телом!
– И моим, – пробубнил Комод. – Черт, я же чуть не убил вас! Что вообще за хрень тут произошла? Нормально, нормально и вдруг – бац, и тебя нет! Вернее, ты есть, но словно связанный валяешься в камере и смотришь, как твое тело творит беспредел! И ни хрена не можешь с этим поделать!
– Я так понимаю, что все мы находились под ментальным воздействием? – тихо произнес Винс, обращаясь к Нике.