Ухожу в монастырь!
Шрифт:
Крови на снегу прибавилось, поутихший было визг достиг уровня ста децибел.
– От жжешь, тля неугомонная! – проворчал Степаныч. – Вона как грабками сучит – не подступисси!
– Ладно, сейчас мы его угомоним. Ты отойди в сторонку и Михаэля придержи.
– Не надо меня держать, я буду помогать! – возмущенно завопил метеор в комбинезоне, но тяжелые ладони старика уже обняли мальчика за плечи, надежно зафиксировав на месте.
В первом ряду зрительного зала.
А на сцене тем временем
Кай медленно, даже как-то небрежно повернулся к подвывавшему уже не от боли, а от страха Клаусу и пристально посмотрел ему в глаза.
Клаус знал, как выглядят глаза их сверхчеловека, но и никогда еще серебряный взгляд не задерживался лично на нем, на Клаусе. Обычно он равнодушно скользил мимо, уделяя человеку внимания не больше, чем столу или стулу, к примеру.
И Клауса это вполне устраивало!
У него и от мимолетного прикосновения этого серебра все тело покрывалось крупными такими пупырышками, вызывавшими нервную почесуху, так что спасибо, увольте нас от ненужного внимания чистейшего из арийцев!
И теперь он убедился в собственной правоте. И впервые пожалел, что связался с экстремистской группировкой Брунгильды. Но задний ум – он на то и задний, чтобы активизироваться в тот момент, когда хозяин ума находится в ней. Или в нем. Название этого дурно пахнущего места может быть любым, но суть – одна.
Фиолетовые пульсары в серебре становились все больше, они поглощали все видимое пространство, погружая сознание Клауса в фиолетовую бездну. И оставив на поверхности лишь одну-единственную жизненную установку – верно служить Господину, выполняя все его приказы.
– Сними с Ганса шлем и принеси его мне, – тихий голос Господина прозвучал в опустевшей голове немца оглушительным набатом. – Лок, отпусти его.
Тяжелые лапы, до последнего момента прижимавшие тело к земле, исчезли, и Клаус медленно и неуклюже поднялся, придерживая укушенную псом руку.
Затем оглянулся по сторонам, отыскивая указанную Господином цель, удовлетворенно улыбнулся и направился к корчившемуся на окровавленном снегу напарнику.
– Степаныч, отзови пса! – отрывисто приказал Кай. – Он там больше не нужен.
Старик, впервые наблюдавший «работу» Кая воочию, опасливо покосился на мужчину и велел Казбеку отпустить врага.
Зверь с радостью подчинился – он всем своим существом ощущал пульсировавшую в воздухе энергию, и находиться в эпицентре воздействия ему не хотелось. Лучше уж вместе с сыном, Локом, стоять возле старика и мальчика, так спокойнее.
Клаус приблизился к напарнику и склонился над ним, пытаясь расстегнуть застежку шлема. Сверкавшие бессильным бешенством глаза Ганса его абсолютно не впечатлили, как и яростные вопли:
– Ты что делаешь, тварь?! Очнись! Надень
– Во блажит, – почесал затылок Степаныч, украдкой глянув на разинувшего от любопытства рот мальчика. – Небось матюками кроет, да?
– Есть маленько, – усмехнулся Кай.
– Хорошо хоть на немецком, на непонятном.
– А что такое матюки? – немедленно заинтересовался Михаэль. – И как ими можно крыть? Ой, папа, смотри, он кусается! Прямо как крыса в той ловушке, что деда в подвале ставил!
– Так крыса он и есть, самая что ни на есть взаправдашняя, – проворчал старик.
А тем временем Клаус, вытерев прокушенную напарником ладонь снегом, как-то механически размахнулся и сильным ударом отправил Ганса в нокаут. А может, и в нокдаун, во всяком случае, препятствовать выполнению приказа Господина тот перестал.
Клаус аккуратно расстегнул застежку, стащил с головы напарника шлем и принес его Каю:
– Что дальше?
– А дальше – подними свой шлем и отнеси оба в дом.
– Нет уж! – возмутился Степаныч. – Еще чего! Не хочу я всякую шваль в свой дом пускать, мало ли чего! А вдруг он очнетси, как тока от тебя отойдет, да снова шапчонку свою на голову натянет, а? Че тада делать будем? У меня в доме ить ишшо оружие имеитси, и забор вон какой – хрен его потом оттуда выковыряешь! Давай-ка лучше я энти шлемы прострелю, они ить нам не нужны и даже опасны!
– Наверное, ты прав, – улыбнулся Кай. – Надо их просто уничтожить…
«Не надо! Не вздумай!»
Кай озадаченно встряхнул головой, а потом оглянулся.
– Ты че башкой трясешь, словно лошадь от слепня? – озадачился старик. – И по сторонам зыркаешь – примстилось че?
– Ты ничего не слышал?
– Нет. Тока этот вот, – дед кивнул на застывшего столбом Клауса, – зомбя твой сопит громко. И дружок евоный стонет.
– Нет, детский голос.
– Ох, видать, перенапрягси ты, Каюшка! Откуда тутотка детям взяться! А Мишанька вроде ни слова не говорил.
– Это не я! – топнул ногой малыш. – Это девочка! А я – мальчик!
– Ты тоже слышал? – Кай присел перед сыном на корточки.
– Да! Она не хочет, чтобы мы эти штуки портили.
– Но…
«Кай, я слишком устала, чтобы объяснять, просто поверь! Эти шлемы понадобятся и тебе, и мне, и Михаэлю, и Вике!»
Это действительно был голос девочки. Девочки-подростка. Именно тот голос, что звучал тогда в ванной. И сегодня, когда он шел сюда.
Кай прикрыл глаза и сосредоточился:
«Кто ты? Это ты помогла мне там, в подземелье?»
«Да. Меня зовут Ника. Я – такая же, как ты».
«Но почему? Почему ты решила мне помочь? И откуда ты узнала обо мне?»