Уиллард и его кегельбанные призы
Шрифт:
Раньше, когда я путешествовал, меня собирали женщины, и им это всегда замечательно удавалось. Ни одна женщина никогда не клала шесть пар штанов и две одинокие рубашки. Но женщины для меня теперь дороговаты, я уже очень давно не могу себе позволить такую, чтобы меня собирала.
Сейчас, наверное, смотреть, как меня собирает женщина, – все равно что наблюдать за счетчиком в такси, которое едет дальше, чем я рассчитывал, и уже нервничать, хватит ли денег расплатиться.
Торонто для меня навсегда останется обратной
Я заказывал орла, Торонто обернулся решкой.
Как-то вечером в воскресенье я сел на трамвай и поехал смотреть китайское кино в район за пределами торонтского китайского квартала.
Я раньше не бывал в китайском кинотеатре, который не в китайском квартале. Я в любом городе отправляюсь в Чайнатаун. Зимой 1980-го я неделю провел в Ванкувере, Британская Колумбия, но там китайские кинотеатры были, насколько я понял, в китайском квартале, а в Торонто по-другому, и вот я сижу в трамвае, в голове держу ориентиры забытого происхождения, еду в заблудший канадский китайский кинотеатр. Окажись он в Чайнатауне, было бы проще. Логично ведь.
Приехав в кинотеатр, я выяснил, что там идут два американских фильма. Обычно в китайский кинотеатр ходишь не на американское кино. И вообще, разве ненормально предполагать, что в китайском кинотеатре показывают китайские фильмы?
На афишах «Скоро на экране» говорилось, что в ближайшие недели покажут китайское кино. Я ждать не мог – это, пожалуй, было удачное решение, потому что через неделю я уже очутился в Сан-Франциско. Мне не было решительно никакого проку от китайского кино в Канаде на следующей неделе.
Чем еще я в Торонто занимался?
У меня был очень мучительный роман с канадкой – на самом деле она хорошая. Роман закончился резко и больно, целиком по моей вине. Хорошо бы можно было переписывать прошлое, по мелочи что-то менять тут и там – скажем, проявления возмутительного идиотизма, – но тогда прошлое всегда оставалось бы текучим. Никогда не застыло бы сутками веского мрамора.
Помню, я проснулся с ней утром, после первой ночи у нее дома, и она сказала:
– В Торонто прекрасный день, а с тобою славная канадская девчонка.
Да, прекрасный.
Да, славная.
30 января 1982 года закончилось.
Не знаю, почему на Гавайях я хотел сфотографироваться с курицей. Мании – любопытные штуки, не устаешь удивляться.
В то утро, когда фотографировали, то и дело принимался дождь. Ночью была гроза, и наутро по-прежнему лило. Честно говоря, мне казалось, что в такую погоду не пофотографируешь, но тот человек, который снимал, был полон оптимизма. И курицу тоже нашли.
Не знаю, легко ли на Гавайях найти курицу, но меня это потрясло. Я, разумеется, не про такую курицу, которая уже принарядилась для сковородки.
Я про живую курицу, с перьями и так далее.
Позвонил
– Давай попробуем, – сказал он.
«Попробуем» – значит, осуществим фантазию одного человека.
Мы опасались, что попадем под дождливо-сезонный ливень и он испортит нам освещение: фотографироваться надо было на улице, чтобы различались Гавайи.
Если Гавайи не окажутся персонажем на фотографии, без толку снимать нас с курицей. Я хотел вставить фотографию в рамку и повесить на стену в Монтане на ранчо.
Ко мне станут приходить гости, и, может, один кто-нибудь спросит о необычном снимке нас с курицей, который вопросительно висит на стене. Может, они почувствуют, что за фотографией кроется история. Я с восторгом буду слушать, как они выразят свое любопытство. Может, один заметит:
– Интересная фотография. – А если не дождется ответа, прибавит: – Где снимали?
– На Гавайях.
– Это что, курица?
– Да.
– А какой в этой фотографии смысл? Какая-то особая курица?
Тут-то я и узнаю, насколько они упрямы или наоборот.
– Нет, я просто хотел сфотографироваться с курицей на Гавайях.
Ну и куда, черт побери, им теперь деваться? А мы бы с вами куда делись, окажись мы в таком положении? Я не имею ни малейшего понятия, как поступлю. Может, сменю тему или в другую комнату уйду. По-моему, не слишком удачная идея – беспомощно заглохнув, стоять и таращиться на чью-то фотографию с курицей на Гавайях, ожидая, когда меня спасут от такой напасти.
Это, конечно, бегство, но всё лучше, чем ошарашенно торчать посреди гостиной и пялиться на гавайскую фотографию идиота с курицей на руках.
В горах неподалеку от Гонолулу оказалось чудесно, сочно и соблазнительно – будто реклама авиаперелетов, что уносит в доподлинный и предсказуемый рай.
На свободе бегала толпа куриц, выбирай любую, и вскоре я прижимал одну курицу к себе, а фотограф щелкал как сумасшедший. Мы боялись, что света будет мало, однако выяснилось, что со светом все в порядке.
Курица сидела у меня на руках очень смирно – видимо, удивлялась, что это такое происходит. Позирование для фотографий явно не фигурировало в ее обычном распорядке дня. Не всякий турист желает сфотографироваться на Гавайях с курицей.
Курица сидела смирно и серьезно. Ох господи, до чего она была серьезная курица! Когда фотограф нащелкал снимков, я опустил курицу на землю. Курица в замешательстве медленно побрела прочь от нас, потупив перья.
На той неделе, сойдя в Беркли с поезда, по пути домой, в дом, где повесилась женщина, я увидел, как впереди дорогу переходит кошка.
От нечего делать – к тому же я и сам млекопитающее – я с кошкой поздоровался.
– Привет, киска, – сказал я, а потом, чтобы приветствие наверняка дошло, прибавил: – Мяу.