Уильям Шекспир — образы меры, добродетели и порока
Шрифт:
So near our public court as twenty miles,
Thou diest for it.
ROSALIND
I do beseech your grace,
Let me the knowledge of my fault bear with me:
If with myself I hold intelligence
Or have acquaintance with mine own desires,
If that I do not dream or be not frantic, —
As I do trust I am not — then, dear uncle,
Never so much as in a thought unborn
Did I offend your highness.
William Shakespeare «As You Like It» Act I, Scene III.
АКТ I.
Входит герцог ФРЕДЕРИК с лордами
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК
Госпожа, отправляю вас с вашей безопаснейшей поспешностью
И заберу вас из нашего суда.
РОЗАЛИНДА
Меня, дядя?
ГЕРЦОГ ФРЕДЕРИК
Вас, кузина
В течение этих десяти дней, будто ты была найдена
Так рядом с нашим общественным судом, как в двадцать миль,
Тебя умирающую, ради него.
РОЗАЛИНДА
Я умоляю вашу светлость,
Позвольте мне понять мою вину перетерпев во мне:
Если с помощью самой себя удерживаю Я разум
Или обладаю представлением о своих собственных желаниях,
Будто, что Я не грежу и не схожу с ума, —
Поскольку Я доверяю, что Я нет — не от того ли, дорогой дядя,
Никогда так сильно, как в мысли нерождённой
Была Я оскорблена, ваше высочество.
Уильям Шекспир «Как Вам Это Нравится» Акт 1, Сцена 3.
(Литературный перевод Свами Ранинанда 14.11.2022).
Где влюблённая Розалинда была, так обескуражена решением общественного суда, что в сердцах воскликнула: «Если с помощью самой себя удерживаю Я разум или обладаю представлением о своих собственных желаниях, будто, что Я не грежу и не схожу с ума», жалуясь своему дяде герцогу, «поскольку Я доверяю, что Я нет — не от того ли, дорогой дядя, никогда так сильно, как в мысли нерождённой была Я оскорблена».
Но возвратимся к семантическому анализу сонета 111, его заключительным двум строкам, которые подводят черту всему вышенаписанному.
«Pittie me then deare friend, and I assure yee,
Even that your pittie is enough to cure mee» (111, 13-14).
«Пожалей меня тогда, дорогой друг, и Я не стану вас убеждать,
Даже вашей жалости достаточно, чтоб вылечить меня» (111, 13-14).
Хотя, повторюсь, но напомню читателю о мастерски применённом литературном приёме «анафора», который является риторической фигурой, служащей в качестве связки, скрепляющей всю структуру сонета 111.
Краткая справка.
Анафора — это риторический и литературный приём, который состоит из повторения последовательности слов в начале соседних предложений, тем самым придавая им особое значение. И напротив, «эпистрофа» — это повторение слов в концах предложений. Сочетание «анафоры» и «эпистрофы» приводит к симплексу.
Строки 13-14, входящие в одно предложение следует читать
Стоит отметить, что иронический тон сохранён и в заключительных строках сонета 111. Где неугомонный и проницательный голос гения драматургии говорит нам через века: «…and I assure yee, even that your pittie is enough to cure mee», «…и Я не стану вас убеждать, даже вашей жалости достаточно, чтоб вылечить меня» от одержимости в желании писать гениальные пьесы, поражающие ваше воображение искромётным юмором и размахом мысли.
(Примечание: для ознакомления любезно предлагаю критические дискуссии сонета 111, которые могут вызвать интерес для более углублённого изучения некоторыми исследователями. Текст оригинала по этическим соображениям при переводе максимально сохранен, и автор эссе не несёт ответственность за грамматику, стилистику и пунктуацию ниже предоставленного архивного материала).
Хочу, напомнить читателю, что в предоставленных архивных материалах критиками не рассматривалась версия Шекспира анонима, придворного аристократа, возникшая значительно позднее. Поэтому в обсуждении критиков фигурирует Шекспир сын ремесленника перчаточника, который по ряду существенных причин ни коим образом не мог написать гениальные пьесы, которые не могли принадлежать его перу ввиду того, что он так и научился писать в приходской школе ещё в детстве. Хотя был известен, как продавец солода и ростовщик. Но почему критики 19-го века посчитали автора сонета 111 актёром на сцене, что не было занятием соответствующим и совместимым, как для неграмотного ростовщика, так и для придворного аристократа? — Это большой вопрос к биографам, критикам-исследователям.
Впрочем, в елизаветинскую эпоху, согласно королевскому указу, было запрещено под страхом публичного позора и бойкота обществом выходить на сцену женщинам любых сословий и мужчинам аристократам.
Критические дискуссии и заметки к сонету 111.
Критик Малоун (Malone): «Автор, кажется, здесь сетует на то, что он вынужден появляться на сцене или писать для театра».
Критик Босуэлл (Boswell): «Есть ли в этих словах что-нибудь, что, если читать без предвзятой гипотезы, было бы особенно применимо к публичной профессии актёра или сценариста для сцены?
Неприятности и опасности, которые присутствуют в общественной жизни в целом, и счастье и добродетель выхода на пенсию, были среди банальных выражений поэзии. Такой вероятное (изложение) языка не могло исходить от Sh. и Бена Джонсона (Ben Jonson), которому часто приходилось выступать перед аудиторией, неспособной оценить всю глубину его знаний Шекспира, где точность его суждений или достоинства его морали, что мог в своё время пожелать покинуть драматургию с «ненавистными подмостками», не дающих материального обеспечения или, как некий посыл, который мог быть ворчливым на призвание (драматурга), которого едва ли хватало ему средств к существованию; но наш поэт, по-видимому, с начала и до конца своей драматической карьеры неизменно добивался успеха и вряд ли стал бы предаваться таким горьким жалобам на профессию, которая быстро вела его не только к славе, но и к богатству». (Prelim. Remarks, pp. 219—220).