Уинтер-Энд
Шрифт:
Глаза Джеммы немного расширяются:
— Галлюцинации?
— Ничего особенно страшного, уверяю тебя. Слушай, я же оправлюсь от этой дряни, так? Я к тому, что она не разжижает мозги, не убивает печень, ничего такого, верно?
Она улыбается, на щеках ее появляются ямочки:
— Жить будешь.
— Ну и хорошо. И ты ведь не считаешь меня идиотом, верно?
Пока я произношу эти слова, мою память вдруг овевает ветерок неуверенности в себе. Происходило ли все это со мной из-за лекарства или обошлось и без него? Снились ли мне странные сны, являлись ли видения еще до моего визита к доктору Валленсу?
— Нет, — говорит Джемма, —
Я тоже улыбаюсь.
— Знаешь, — говорю я, — услышать это от тебя — большое облегчение. Все здесь страшно осложнилось. И мне бы не хотелось потерять то единственно хорошее, что я нашел, приехав в Уинтерс-Энд. И еще…
— Да?
Я продолжаю, испытывая робость:
— Ты ведь, наверное, занята сегодня вечером, так? А то мы могли бы попробовать встретиться снова.
Джемма отвечает мне поцелуем, легким, но долгим прикосновением к моим губам, оставляющим ощущение сладости, сахарной ваты. Когда мы разрываем объятия, она говорит:
— Снова в восемь?
— Я не могу просить, чтобы ты стояла из-за меня у плиты два вечера подряд.
— Мы закажем по телефону пиццу.
Я возвращаюсь в Уинтерс-Энд, намереваясь поспать пару часов, а потом приготовиться к свиданию с Джеммой. Заехав на парковку «Краухерст-Лоджа», я с минуту сижу, не снимая рук с руля и перебирая в усталом уме то, что узнал сегодня. А после прохожу в фойе, как всегда, пустое. Удивляет меня не это — дверь моего номера оказывается незапертой. Надо полагать, в нем сейчас трудится уборщица.
Я вхожу в номер. Телевизор включен и показывает один из музыкальных каналов, а на моей кровати лежит, прислонясь к ее спинке и согнув ноги в коленях, Софи Донеган с пультом телевизора в ладони.
— Привет, — говорит она, не оглянувшись. — Я назвалась тому малому за стойкой вашей знакомой, и он пропустил меня сюда.
— Вам сильно повезло. Я с тех пор, как поселился здесь, так никого за стойкой и не увидел. — Я не собирался произносить это полным подозрительности тоном, но именно так и произнес.
Софи всего лишь пожимает плечами.
— Ладно. Я заглянула в список постояльцев и сняла с доски за стойкой запасной ключ, — говорит она спокойно и безразлично. — Ничего страшного. Когда буду уходить, верну его на место.
— И это оставляет нас всего с одним вопросом: что вы здесь делаете?
— Я слышала о докторе и о трупе, который нашли в Мэйсон-Вудсе.
Я согласно киваю, однако цель ее прихода мне по-прежнему непонятна.
— И что же?
— Я подумала — а вдруг то, что я знаю, сможет вам помочь. Я только потому и пришла.
— Хорошо, извините. — Я присаживаюсь на край кровати. — Так что вы знаете?
Софи распрямляет ноги, так что коленки ее перестают меня отвлекать.
— Я кое-что вспомнила насчет детского дома. Кое-что необычное, понимаете? Это произошло как раз перед тем, как меня из него забрали. Я была в спальне, которая находилась неподалеку от одного из кабинетов наших начальников. — Взор ее устремлен куда-то вдаль, в страну воспоминаний. — Уже была ночь, но я не могла заснуть, потому что простудилась и у меня болело горло. Я услышала мужской голос, крик, приглушенный из-за того, что дверь была толстая. Потом другой голос, не такой громкий, он что-то ответил. Я выбралась из постели, чуть-чуть приоткрыла дверь. В одной из комнат, дальше по коридору, горел свет, и голоса я теперь слышала яснее. Мужчина кричал, я так
Достаточно интересно, однако особой ценности не представляет.
— Какое отношение это имеет к нашему делу? — спрашиваю я.
— Вы интересовались, не помню ли я чего о старших детях, — отвечает, пожимая плечами, Софи. — В общем, весь следующий день кабинет медсестры был закрыт, она там кого-то лечила. И лекарства для моего горла я получить не смогла.
Похоже, это все.
— Спасибо, что рассказали об этом, Софи, — говорю я. — Если вспомните что-нибудь еще, звоните.
— Конечно.
Софи спускает ноги с кровати, встает.
— И спасибо вам, что выслушали, Алекс, — говорит она, направляясь к двери. — Тут ведь большинство считает меня чокнутой.
— Мне это чувство знакомо.
Она оборачивается ко мне, вглядывается в мое лицо:
— Вы какой-то усталый.
— Работаю много, вот и все.
— Ладно. — Софи пожимает плечами, а потом вдруг тянется ко мне, крепко целует в губы и, лукаво улыбаясь, уходит, помахав на прощание ладошкой.
Я закрываю за ней дверь, однако перед тем, как повалиться на кровать и насладиться заслуженным отдыхом, пододвигаю к себе коробку с вещами, которые отец оставил у Бена Андерсона. Фотография из кабинета Валленса навела меня на одну мысль, а единственное, что поможет проверить ее, — это пачка фотографий, лежащая среди отцовских вещей.
Я развязываю желтую тесемку и раскладываю фотографии вокруг себя в надежде, что нужные сразу бросятся мне в глаза. И минуту спустя отбираю два снимка.
Первый привлекает мое внимание тем, что я не знаю снятого на нем человека. Точнее сказать, мальчика лет пяти-шести, глядящего в объектив камеры широко раскрытыми, испуганными глазами. На втором присутствует одетый для рыбалки отец, за спиной его тянется вереница деревьев и блестит озеро — точь-в-точь как на снимке из кабинета Валленса. Рядом с отцом стоят Генри Гарнер и сам доктор. На обороте карандашом написано: «Озеро Клэй, большая добыча Джоша (его черед фотографировать)».
Я вглядываюсь в лица этих людей, и у меня начинает покалывать кожу. Все они уже мертвы и двое из них почти наверняка убиты Ником. А третий — мой отец — тоже его жертва? И именно поэтому Ник так много знает о нем и об обстоятельствах его смерти?
Перед тем как снова убрать все в коробку, я приподнимаю две последние оставшиеся в ней вещи и обнаруживаю под ними пожелтевший от старости листок бумаги, на котором значится название «Святого Валентина» и его эмблема.
Некоторые из учителей Мэтью жалуются на его поведение. Открытые попытки сорвать урок за ним не числятся, однако, по их докладным, он несколько раз отказывался выполнять домашние задания, а на уроках уделяет им мало внимания или не уделяет никакого.
Возможно, нам придется перевести его в другую школу. Наш персонал делает все возможное, чтобы привить ему представления о дисциплине, и внимательно наблюдает за ним — на случай, если его поведение является симптомом чего-то более серьезного.