Уклоны мистера Пукса-младшего
Шрифт:
Битва была, несомненно, выиграна. Да и весь день был особенным, был чрезвычайно интересным и, главное, приносил мистеру Пукеу победу за победой. Еще только сойдя с парохода, мистер Пукс победил без слов хорошенькую египтянку, предложившую ему на скверном английском языке отличную комнату, великолепную постель и свое восхитительное общество. Как хорошо, что старший офицер «Королевы Елисаветы», заботам которого поручила своего сына миссис Пукс, заболел. Как хорошо чувствовать себя одиноким, не боящимся упреков матери, джентльменом! Как хорошо, что можно опоздать в санаторий, гулять с независимым видом по жарким улицам городка, чувствовать себя победителем,
Именно в этом месте приятные размышления мистера Пукса споткнулись о звуки зурны [29] — конечно, необходимо зайти в кофейню, выпить чего-нибудь холодного, отдохнуть и привести свои впечатления в порядок.
В дымке, плавающем над чашкой черного, вкусного кофе, встают переживания сегодняшнего дня:
…Студенческая демонстрация… Одну минутку, одну крошечную минутку мистер Пукс, увидя демонстрацию, почувствовал себя на седьмом небе: он на мгновение возомнил, что это местный юношеский отдел «Лиги ненависти к большевикам» устроил демонстрацию в его честь, в честь мистера Пукса, председателя юношеского отдела столичной «Лиги». Но знамена были красные, надписи — возмутительные, и мистер Пукс с горечью уяснил себе, что перед ним — демонстрация туземцев-студентов против Англии, против его великой родины, покраснел от гнева и быстро зашагал прочь. Правда, студенты догнали его, один даже похлопал его по спине, но констэбли — такие милые, так похожие на лондонских — уже приближались сомкнутым строем, и мистер Пукс понял, что добродетель колониальной политики великой Англии восторжествует, а порок самостоятельности будет выбит из голов туземцев резиновыми палками королевской полиции. Мистер Пукс, предвидя, что вечером ему придется потратить немало энергии, не помог полиции. Он сочувствовал ей и одобрял ее — этого было совершенно достаточно.
29
Зурна — восточный инструмент (Прим. перев.).
…А потом — эти оборванцы! Мистер Пукс не успел еще прийти в себя от демонстрации студентов, мистер вбежал в переулок, а эти наглецы принялись хохотать. Нет, традиции старой Англии великолепны: как хорошо, что бокс в школе в таком же почете, как и словесность; мистер Пукс идеально управился с нахалами.
Но почему они смеялись? Неужели он, мистер Пукс, смешон? Неужели его спина, над которой потешались оборванцы, чем-нибудь смешна? Мистер Пукс обдумывает это обстоятельство, тянется даже к своей спине, но жара, лень, приятные размышления и спокойствие превозмогают — рука опускается в карман за сигаретами, мистер Пукс закуривает и вдруг — бледнеет: где бумажник? Великолепный черный бумажник? Где паспорт, письма, деньги и фотография матери?!
Руки мчатся по всем карманам, пальцы дрожат — бумажника нет. Мысли мистера, между тем, приводят события в порядок: конечно, когда он дрался с оборванцами, эти негодяи вытянули бумажник. Вот почему они и бросились бежать. Ах, негодяи! Ах, подлое племя!
Содержимого жилетного кармана хватает как-раз на то, чтобы расплатиться за кофе. Мистер Пукс, тщательно обдумывая подробности и детали событий, направляется в полицию. Необходимо заявить о краже, потребовать, чтобы разыскали и вернули хотя бы паспорт и фотографию матери.
— Чем могу служить, мистер? — Дежурный сержант, взволнованный еще демонстрацией студентов, с удовольствием останавливает свой взор на типичном
— Сержант, меня обокрали. У меня вытянули бумажник.
И мистер Пукс рассказывает подробно о всех событиях дня.
Сержант записывает его слова, а в мозгу копошится недоумение: где он видел это лицо?..
— …Все, мистер Пукс. Сообщите только еще свой адрес, и через день-два мы доставим вам ваш паспорт.
Мистер Джемс сообщает адрес, пожимает руку и направляется к выходу. Взгляд сержанта задерживается на спине Пукса, сержант вскакивает и оглушительно орет:
— Сто-ой!!!
Мистер Джемс, в недоумении, поворачивается, и сержант мгновенно вспоминает это лицо. Конечно же, это тот тип, фотографию которого прислала лондонская полиция, это индусский коммунист Тама-Рой, внезапно очутившийся в Каире вместо Калькутты!
Если у сержанта были еще какие-нибудь сомнения — их рассеяла спина мистера Пукса: на спине была наклеена листовка, коммунистическая листовка, порочащая добрую славу Англии, листовка, которую разбрасывали сегодня студенты.
— A-а, так вы — англичанин. А это…
Сержант лихорадочно роется в пачке писем.
— А это не ваша фотография?
Джемс поражен. Как смеет сержант так с ним разговаривать? Джемс всматривается:
— Да, это моя фотография.
— Так вы — Джемс Пукс?
— Сержант! — Голос Пукса приобретает металлические нотки. — Сержант, я не привык, чтобы со мной так разговаривали. Вы, очевидно, не умеете обращаться с джентльменом!
— Хо-хо, джентльмен! Он — джентльмен! А это что?
Сержант перебрасывает свое тело через низенький барьер, отделяющий его стол от посетителей, и хлопает Пукса по спине.
— А эт-то что?
Сержант тычет прямо в лицо листовку.
Джемс бледнеет:
— О, о, сержант, — кричит он, — теперь я понимаю. Когда была демонстрация, один студент подбежал и похлопал меня по спине. Это… он приклеил эту бумажонку.
Молчание сержанта становится грозным. Джемс понимает, что ему не верят. Блестящая мысль озаряет его голову:
— Сержант, пусть кто-нибудь пойдет на квартиру, где я остановился, и принесет сюда мой портфель. Я — председатель юношеского отдела лондонской «Лиги ненависти к большевикам».
Тут сержант не выдерживает. Его живот трясется, лицо расплывается, как медуза:
— О-хо, он — член «Лиги ненависти к большевикам»! Это же великолепно! Большевик Тама-Рой — председатель «Лиги ненависти». А кто это может подтвердить, юноша?
— Запросите Лондон, сержант. Нет, я с ума сойду! Я вам говорю, что я Пукс, а не какой-то Тама-Рой!
В голосе Пукса дрожат слезы. Еще минутка и мальчик расплачется.
— Успокойтесь, — говорит сержант, — констэбль сейчас пойдет по адресу, данному вами, и принесет ваш портфель. Пока же я вынужден вас задержать.
Тысячи мыслей волновали Джемса в те полчаса, которые потребовались констэблю, чтобы пойти на квартиру прекрасной египтянки. О, когда принесут его портфель и сержант поймет, с кем он имеет дело, мистер Пукс покажет ему! Он обзовет его болваном, ослом, идиотом, он помчится прямо отсюда к вице-королю, он будет телеграфировать лорду Смозерсу, он уничтожит этого олуха-сержанта, посмевшего обидеть такого джентльмена, как Пукс!
А потом нужно будет лечь в санаторий. Нервы Джемса — он это великолепно чувствует — натянуты, как струны. Еще одно какое-нибудь событие, подобное этому, и мистер Пукс попадет в сумасшедший дом.