Украденная душа
Шрифт:
Отозвавшись на песнь Тара, пик горы вспыхнул, словно облитый расплавленным серебром. Земля содрогнулась, и птицы взмыли в темнеющее небо. Глухо загудел Хранитель. Вдали зарделось светящееся облако. Оно стремительно приближалось и росло, росло… А потом люди смогли различить два огромных крыла, каждое локтей пять в длину, изогнутый хищный клюв и жёлтые, как две луны, глаза. Объятая свечением сова бесшумно приземлилась на вершине Белого Камня.
Юноша встал, раскинул руки и запел печально и чисто, как будто прощался или просил прощения.
– Она заберёт его, – безвучно
От страха люди прижались к земле. Вэлло не раздумывая заслонил жену собой, словно щитом.
Сражаясь с ветром, Олаи выпрямилась во весь рост, отвязала от пояса мешочек и подняла вверх. Он засиял зелёным и золотым.
– Не забирай братика! – закричала девочка. – Возьми макадду!
Олаи держалась, чтобы не упасть и не уронить самое большое сокровище, которое она берегла для Тара. В этом мешочке хранились не только орехи, но и добрая наивная сила, не знавшая зла или обмана. Вся любовь, забота и всё мастерство маленькой травницы были собраны в нём. Олаи сама не поняла, что предложила могучему духу горы.
Сова яростно ухнула, взлетела повыше, а потом кинулась к девочке, выставив вперёд когтистые лапы. Вспышка ослепительного света озарила Валь’Стэ. И всё стихло. Разом. Словно наваждение.
Повисла звенящая тишина. Тар лежал без сознания. Когда Олаи снова смогла видеть, она побежала к брату. Мешочек пропал, а вместе с ним что-то важное, но Олаи пока не знала что. Тар очнулся, попытался встать, но не вышло. Тогда он притянул к себе сестру, обнял и горько заплакал, не в силах сказать хоть что-нибудь.
Вэлло помог сыну подняться и повёл его в дом. Таллила взяла Олаи на руки и поспешила за ними следом.
Жрецы успокоили сельчан, развели праздничные костры и начали Долгую Песнь. Многие боялись гнева Великого Духа, но всё же решили остаться и петь хвалебные соллы, чтобы за ночью снова пришёл рассвет, а волк Энрир, терзаемый вечным голодом, не вырвался из Подгорного Царства и не пожрал небесные огни.
Тара уложили в кровать, и он провалился в тяжёлый сон больного человека. Юношу лихорадило. Омма напоила его целебным отваром из огненного корня и, держа за руку, прочитала тот единственный заговор, которому давным-давно выучилась у матери.
Через пару часов жар отступил. Тар больше не дрожал и не бредил. Он проспал сутки и ещё день. Очнулся, когда за окном сгущались сумерки.
Ноги тряслись от слабости, но всё-таки слушались. Тар оделся и медленно пошёл в большую залу, опираясь руками о стены. У очага сидела Омма. Старушка тихонько покачивалась в кресле и подбрасывала в огонь веточки можжевельника. Лицо её казалось очень уставшим. Волосы, и без того пепельные, побелели, как снег, а в тёмных глазах почти не отражалось пламя.
– Ба, я долго спал? – прохрипел Тар.
Рот его высох, а губы потрескались.
– Долго, дорогой, – отозвалась Омма.
– А где все? Где Олаи? Как она?
Тару стало зябко, и он подсел к очагу, чтобы согреться. Старушка вздрогнула и закрыла лицо
– Она спит, все спят, – всхлипнула Омма. – Хорошо, что ты живой, Тари. Я уж думала…
– Что… Что случилось? – с трудом выговорил юноша.
– А что ты помнишь?
Старушка вытерла слёзы и успокоилась. Тар вышел из дома, напился воды из бочки, вернулся и рассказал ей о своём видении, о светящейся сове и о том, как его спасла Олаи. Тар пояснил, что глаза его были закрыты, но он всё видел как бы со стороны или даже с высоты птичьего полёта.
Омма внимательно выслушала внука, помолчала, а потом ответила:
– Мне кажется… Нет, я почти уверена, что Великий Дух украл у нашей девочки душу. – Старушка бросила в огонь ещё одну веточку. – Пока ты спал, она плохо ела, была бледная, как тень, и сидела в своей комнате. Сегодня я предложила ей пройтись вместе к речке или, может, повидаться с Хаккой, но Оли только головой покачала. А когда я попросила её нарвать для меня немного мелиссы, она сказала, что не помнит такой травы. Представляешь?! Чтобы Олаи и мелиссу не вспомнила? Это же всё равно что рыбе забыть про плавники и жабры.
Тар помрачнел и сжал кулаки. На осунувшемся лице мелькнула странная улыбка.
– Я должен уйти, Омма, – сказал Тар, – но я не уйду без твоего благословения.
– Что ты… Куда уйти? Зачем?
– За душой Олаи. Родители не отпустят, но ты… Ты же понимаешь, что Хранитель показал мне дорогу. Сова прилетела со стороны Тса’Тум. Это не может быть совпадением.
– Дорогу…
Старушка вспомнила свои сны, и взгляд её стал туманным, как зимнее утро в долине. Видения про тропы предков оказались правдивыми. Они предупреждали, но Омма истолковала их неверно. Духи говорили с ней о Таре. Это к нему они взывали. Ему предрекали нелёгкий путь.
– Да. Только я смогу это сделать. Так мне подсказывает сердце.
– Ох, не знаю, Тари, не знаю…
Омму терзали сомнения, но, взглянув на внука, она вдруг заметила, как сильно он возмужал: пред нею предстал молодой мужчина, преисполненный решимостью и гневом.
– Ладно, дорогой мой, если ты уверен в своём решении, я не стану спорить. – Старушка медленно поднялась с кресла и спросила: – Неужели сейчас уходишь?
Он кивнул.
– Что же… Тогда я помогу собраться.
Пока Тар искал в полутьме свой нож и ботинки, Омма бережно завернула и положила в его заплечный мешок две чесночные лепёшки, немного сухарей и изюма. Она даже нашла где-то старый запылившийся бурдюк, отмыла его и наполнила свежей водой.
У порога они обнялись. Тар поцеловал заботливые руки Оммы, ещё раз посмотрел в её тёмные глаза, а затем открыл дверь и шагнул в залитую звёздным сиянием ночь.
Спокойные воды Ошу напевали колыбельные деревьям, мирно дремавшим вдоль берегов. Сонливо шелестел камыш, и бледно светился тонкий серп луны. В окне Одинокой Хижины мерцал огонёк масляной лампы.
«Хорошо, что Докка не спит», – подумал Тар и ускорил шаг. Передвигал он ногами пока с трудом и постоянно спотыкался. Камни предательски грохотали в ночной тиши.