Украденная роза (Соблазненная роза)
Шрифт:
– Всемилостивый Боже, отведи от меня это наваждение, скажи, что я брежу… – простонал он, замерев. – Ты не Джейн… Ты… ты…
– Розамунда, – выдохнула она, слизывая с губ слезы, – твоя будущая жена.
Услышав ее лепет, Генри рассвирепел – глаза его метали молнии.
– Это невероятно. Но почему? Отвечай мне – почему? – Ухватив ее за волосы, он заставил ее сесть и швырнул ей скомканное платье: – Прикройся. Или тебе неведома приличествующая женщине стыдливость?
Ошеломленная Розамунда словно его не слышала, глядя на него, как зачарованная.
– Чем же я так тебя прогневала? – прошептала она наконец, облизнув соленые губы.
– Да тем, что ты теперь лишена невинности! – в бешенстве прокричал он.
– Но ты ведь мой муж. Все равно завтра наша свадьба. Стоит ли так убиваться из-за одного денечка?
– Ты же обманула меня! Одурачила, внушила, будто ты… это не ты… – Его голос дрожал от злости, и слова находились с трудом. – Моя жена! Нет, просто неслыханно. Соблазнить собственную невесту! О Господи, это дорогого стоит. – Тут до него дошла наконец вся нелепость свершившегося, и он расхохотался, как безумный, и даже вынужден был присесть на край кровати, сотрясая ее своим горьким хохотом.
– Ты не слушаешь меня, мой супруг, ведь все равно бы я завтра стала твоей. Отчего ж это так рассердило тебя сегодня?
Она попыталась его погладить, но он отвел ее руку:
– Зачем ты сделала это? Что за безумие овладело тобой?
– Но ведь ты сам повел меня в спальню, – коротко бросила она, утирая слезы.
– Повел, ибо был уверен, что это одна из прибывших на праздник дам, – покраснев, сказал он. – И позволь уточнить: ты пошла со мной по своей воле.
– Пошла. Я же знала, что это ты, – оправдывалась она, все более досадуя на его нелепые упреки. – Что с того, что меня зовут Розамундой, а не Джейн? Нам было так хорошо вдвоем! – При этом воспоминании глаза ее заблестели. Она втайне надеялась, что, вспомнив об изведанных только что наслаждениях, он смягчится и простит ее. Однако по его лицу поняла, что он просто ее не слушает.
– Ежели б я знал, что под маской ты, этому никогда не бывать, – процедил он сквозь зубы, стукнув кулаком о кровать. – Я, конечно, много выпил, но прекрасно помню, что и как было. Ты вела себя, как какая-то…
– Однако моя бойкость была тебе по нраву…
Он не нашелся что ей ответить, лишь молча обхватил свою голову руками и надолго замер. Потом яростно потер лицо, – видать, ему все не верилось…
– Кто еще знает о твоей забаве? – вскочив, сурово спросил он. А не дождавшись ответа, схватил ее за плечо и крепко встряхнул: – Отвечай же. Кому еще ведомо про твои проделки?
– Никому… кроме тебя, – наконец выдавила она.
– Фу-у! Господь все-таки мирволит мне. Теперь мне надобно хорошенько обдумать, как действовать дальше. Глупое ты создание. Неужто в этом твоем хваленом монастыре девушек не учат благоразумию?
На это Розамунде было нечего ответить. Тихонько всхлипывая, она оплакивала свои девичьи мечты. Ему совершенно все равно, что она будет его женой.
– Я ведь сказала уже… я правда люблю тебя, – робко пробормотала она, надеясь, что искреннее признание будет ему лестно.
Генри, вспыхнув, вскинул голову:
– Как ты можешь любить меня? Я ведь совсем чужой тебе человек.
Эта резкая отповедь окончательно сломила Розамунду. Закрыв лицо руками, она горько расплакалась. А он даже не пытался ее успокоить. Молча уселся рядом и время от времени потирал лоб, силясь стряхнуть с себя угар похмелья и неунимавшейся страсти.
Чуть погодя она почувствовала, что он схватил ее за плечи.
– Хватит рыдать. Что сделано, того уж не воротишь, – только и сказал он, видимо считая, что с нее довольно и такого утешения.
Он терпеливо выжидал, не сводя с нее сердитого взгляда. Розамунда не выдержала:
– Не смотри на меня, – попросила она, отворачиваясь, чтобы спрятать распухшее от слез лицо. – Я сейчас такая страшная.
Он развернул ее к себе:
– Нет, ты все равно прелестна. И, видит Бог, хотел бы я, чтобы ты выглядела иначе. Жена не должна будить в муже такую страсть, которую вызываешь ты.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Зимний слабый рассвет уже занимался над замком, а Розамунда так и не сомкнула глаз. Сквозь узенькую прорезь окна она смотрела, как кромешная мгла делается свинцово-серой. Ей очень хотелось, чтобы безумства той ночи оказались лишь приснившимся кошмаром. Но она знала, что все было так, как было.
Всякий раз, когда она вспоминала часы, проведенные в роскошно украшенной зале и потом в спальне, ее сердце сжималось от отчаяния. И одновременно начинало стучать быстрее – оно помнило и о блаженстве, испытанном ею в объятиях Генри. Она то и дело прикасалась к губам, еще горевшим от его поцелуев. Холодный насмешливый голос разума упорно напоминал ей, что любовь тут ни при чем. И эти безжалостные напоминания вновь заставляли Розамунду плакать: слезы катились по ее бледным щекам.
Да, Генри Рэвенскрэг воспользовался ею, приняв за доступную, потерявшую стыд женщину, всю его страсть как рукой сняло, когда он раскрыл ее тайну – вон как разозлился…
«Неужто я и впрямь совершила что-то страшное? И неужто мой раскрасавец-муж в самом деле убежден в том, что супружеское ложе не предназначено для любви?» – с тоской гадала она, вдумываясь в его слова о предназначении жены дворянина. Получалось, что его чувства могли разбудить лишь тайные связи, недозволенные…
Конечно, он злился и на себя. Оно и понятно: так расстараться в постели для собственной жены – вместо бойкой разудалой Джейн. Суженый ее и помыслить не мог о таком конфузе: сам того не желая, он нарушил заведенный у дворян уклад – не баловать жен плотскими усладами.