Украденная жизнь
Шрифт:
— Тут никого — кроме тебя — нет. Жена и дети в деревне?
— В деревне. Ты кто и ты где? — ошарашенно чисто автоматически отвечал молодой дедушка Светы.
— Только прошу тебя не пугайся. Сейчас я скажу тебе весьма не понятную вещь, в которую ты, конечно же, сразу не поверишь. Дело в том, что я — это ты, только постарше на сорок лет, — рука с ложкой застыла, а молодой Петрович замер в молчаливых раздумьях. Пользуясь затянувшейся паузой, трансперсонавт продолжил: — Я прибыл в прошлое из двухтысячного года, по очень важному делу. Мне нужна твоя помощь. И даже
— Вот так и знал! — горестно воскликнул молодой хозяин тела одновременно с брякнувшей о поверхность стола ложкой. — Не нужно было пить самогон у Сан Саныча! Как чувствовал, что он какой-то дряни для крепости туда подмешал. Вот меня глюки сегодня и догнали!
— Ты на Саныча не гони, — строго сказал голос в голове, — у него самогон как слеза: и раньше, и сейчас! Он его через уголь активированный прогоняет!
— Какой уголь? Где он его берет? Заливает как всегда! — стал спорить хозяин тела.
— Откуда, откуда! Он на складе все коробки от противогазов раскурочил, — вздохнул поселенец, — через три года, в шестьдесят третьем, была проверка. Нам всем из-за него тогда здорово влетело!
— Какие противогазы? — вдруг опомнился молодой Петрович отодвигая в сторону тарелку с недоеденным борщом, потому как аппетит окончательно пропал. — Ты что мне тут заливаешь?! Какой двухтысячный? Какой шестьдесят третий? — пробурчал себе под нос и, тряхнув головой, добавил: — Нет, я точно умом тронулся! Экая оказия, — молодой Степан подскочил со стула и принялся нервно вышагивать по комнате обхватив голову обеими руками.
— Сядь ты уже и успокойся! — строго приказал старший по возрасту. — У тебя не шизофрения и не галлюцинации! Слышишь? Я действительно прилетел из двухтысячного года и у меня для тебя ответственное поручение: от партии и правительства!
— Почему это, по-твоему, у меня не может быть шизофрении или галлюцинаций? — не унимался молодой и, подойдя к зеркалу, уставился на своё отражение, будто пытаясь отыскать на лице видимые в так «особых» случаях изменения.
— Потому, — ответил строго наученный генералом Степан Петрович. — При шизофрении ты слышишь чужие голоса, извне, которые будут тебе приказывать и гадости говорить. А я — это ты! Я ничего плохого тебе не сделаю. Это ж только себе во вред.
— А как ты докажешь, что ты — это я? — не сдавался бдительный гражданин Советского Союза.
— Хочешь доказательств? Это просто! Давай я тебе скажу то, о чем можешь знать только ты и больше никто другой, — предложил согласно утверждённому плану подселенец.
— Ну давай! И что это такое ты скажешь? — хорохорился младшенький.
— Я тебе скажу о ком ты думал мастурбируя в ванной, тогда в десятом классе! И это вовсе не та девушка, которая, как все думали, тебе тогда нравилась, — ехидно ответил подселенец.
— Ну деда дает! — густо покраснела Света опустив глаза и зажав уши ладошками. — Как ему только не стыдно.
— Светик! На что только не пойдешь, чтобы тебя спасти! Он точно выбрал то, что никто кроме них обоих не знает, — обнял ее Сергей.
—
— Мне-то не заливай, — рассмеялся подселенец, — ничего в этом такого нет. Напомню слова Фрейда, те, что ты и сам знаешь, которые он сказал на одной публичной лекции. Ты же помнишь, что он заявил: «Дамы и господа! Я утверждаю, что каждый из вас — хоть раз в жизни — занимался онанизмом!» Потом помолчал и добавил: «А кто это отрицает, продолжает заниматься этим и сейчас!» А представляли мы Алену Кречетову! А не Лильку Шарахову. Могу еще рассказать про рубль, который мы сперли у мамы, чтобы Алену в кино сводить. Только зря стащили, бортанула она нас.
— Слу-ушай! — почесал затылок обескураженный младший. — Если ты из будущего, может знаешь, что с ней потом стало? Мы, конечно же, пересекались с ней на встречах выпускников. Она замуж вышла неудачно, детей у нее вроде нет, бесплодием она страдала.
— Умерла она в восемьдесят втором, от рака, — вздохнул подселенец, — я на похороны ходил. Шарахова мне тогда позвонила, они ведь дружили с ней. Но лучше нашей жены никого нет.
— Это верно! А Алёнка была первой любовью. Безнадежная и безответная, — вздохнул молодой Степан Петрович.
— Радоваться мы должны, что Алена нас тогда бортанула, — строго сказал подселенец, — а иначе, не было бы у нас наших замечательных детей, и внучки.
— Внучки? Нет у меня никакой внучки!
— Пока нет, родилась она в восьмидесятом, аккурат в год Олимпиады!
— Какой Олимпиады? А назвали как? — растерялся Петрович младший.
— Про Олимпиаду долго объяснять, времени нет. А внучку назвали Светочкой. Такая умница и красавица получилась. В медицинский сама поступила, отличница. Парня хорошего встретила, любит он ее безумно И она его, хотя и не признается. Очень надеюсь, что у них будет все хорошо, еще и правнуков глядишь дождусь! Ладно. Потом поговорим, сейчас о деле!
— Спасибо, деда, — заулыбалась довольная внучка.
— Ну давай о деле. Прилетел из будущего значит? — саркастически произнес молодой Степан Петрович. — Мозги мне тут пудришь! А если ты вовсе не из будущего, а просто вражина заграничная? Цэрэушная. И сейчас будешь мне задания антигосударственные давать.
— Неужели я был тогда такой упертый? — удивился попаданец злясь на самого себя. Вот же незадача. — Я же тебе все рассказал. Что же ты такой недоверчивый.
— Так если вы там летать во времени научились, может быть ты и мысли мои читать можешь, — пробурчал младший вновь усаживаясь на стул и, щуря глаза, с сомнением озираясь по сторонам.
— Ну и когда ты последний раз вспоминал об Алене? Чтобы я мог это прочитать, — рассердился подселенец.
— Ладно, — вынужден был согласиться его оппонент, — давай уже говори, что нужно делать? Но имей ввиду! Я на чеку, и ничего антисоветского и антигосударственного делать не буду! Кстати, как мы там, в будущем, уже построили коммунизм?