Украденные горы(Трилогия)
Шрифт:
«И, однако же, теперь, отвоевавшись, ты возвращаешься, Иван, на те самые каменистые земли…»
«Опять ты за свое! — постарался подавить в себе Иван тот насмешливый голос, который не раз давал о себе знать, вырываясь из самой души. — Я не раскаиваюсь. Придет время, и выпавшие на мою долю испытания, мой гнев и мои раны пригодятся мировой революции. Я своей винтовкой приблизил ее к моим родным горам».
«Эва, как ты красиво говоришь. У комиссара Гашека научился».
«Замолчи, писклявый. Я горжусь этим. Ушел австрийским ландштурмистом, а возвращаюсь бойцом
По дороге со станции Иван завернул в парикмахерскую. Постригся, побрился, застегнул на крючок воротник военного френча, провел ладонью по чистому худощавому лицу, оглядел себя всего перед большим зеркалом — не скажешь, что молодой, уже виски поседели, но и не такой еще старый… На фронте по крайней мере, когда он орудовал штыком, очищая окопы от беляков, его, галичанина Юрковича, не считали старым. Он живо вообразил, какой звонкой радостью, явись он домой в таком виде, наполнилась бы хата, как мило улыбалась бы Катерина, не смея при детях прижаться к нему.
— Благодарю, товарищ мастер, — сказал Иван, отдавая по-военному честь.
— Заходите, пожалуйста, — поклонился ему пожилой парикмахер.
На Бибиковском бульваре он остановился перед небольшим, классической архитектуры зданием с медной, давно не чищенной табличкой, извещавшей, что тут живет профессор археологии М. И. Батенко.
Прежде чем нажать на кнопку звонка, Иван стряхнул на пороге снег с сапог, оправил шинель, коснулся пучком пальцев чуть-чуть подстриженных усов. Подтянулся всем телом и замер, когда за дверьми послышался шум шагов и звякнула цепочка, а в проеме высоких парадных дверей показалась в расшитом кожушке поверх темного платья молодая хозяйка дома.
Она глядела на Ивана какое-то время молча, не веря своим глазам.
— Вы? — решилась наконец спросить.
— А это будете вы, пани Галина? — отозвался не менее удивленный Иван. — Что-то вы, прошу прощенья, осунулись, исхудали…
Она рассмеялась:
— С первого же слова за комплименты. — Она пропустила его вперед, заперла двери, еще раз с удивлением оглядела его с ног до головы — ведь последний раз она видела его в форме австрийского вояки.
— Не сглазить бы, а вы не постарели, лишь больше поплотнели против прежнего, — похвалила Галина, зная, как приятно человеку слышать то, чего он сам себе желает. — Похоже, даже помолодели, газда Иван, или как вас теперь прикажете величать?
Польщенный такой встречей, Иван поцеловал ей руку, а чтоб Галина знала, кто он теперь такой, достал из внутреннего кармана красную книжечку и со словами «прошу, ясна пани» подал ей.
— О-о! — воскликнула она, прочитав подписанное комиссаром Гашеком свидетельство. — Боец интернациональной бригады! Поздравляю, поздравляю, товарищ Иван.
— Так будет лучше, моя слічна [44] пани. Какой, откровенно сказать, из меня сейчас газда?
— Такой самый, — рассмеялась Галина, — как из меня «Слічна пани».
44
Слічна —
— Тогда извиняюсь. — И он, скинув с себя вещевой мешок, стал расстегивать шинель. Тут Галина предупредила, что в доме не очень тепло, печи нечем топить, а единственная «буржуйка» едва прогревает гостиную.
— Пустяки, мы ко всему привыкли. После Сибири нам киевские морозы не страшны, — успокоил Галину Юркович.
Повесив шинель, Иван остался в кожухе-безрукавке. Мельком у вешалки глянул в зеркало и остался собой доволен.
— А отец как? — спросил он негромко, проходя мимо закрытой двери профессорского кабинета. — Жив, здоров?
— Спасибо, он хорошо себя чувствует. Сейчас у них заседает комиссия Наркомпроса. Принимают отцову коллекцию. У отца большой праздник. Осуществилась его давняя мечта: правительство ассигновало средства на открытие городского музея археологии.
Зашли в гостиную, в глубине которой у книжного шкафа стоял… У Ивана вырвалось радостное восхищение: в рослом человеке, одетом в черный европейский костюм, он с первого же взгляда узнал своего окопного побратима.
— Михайло!
— Вы, газда?
С нарочито серьезной миной Галина поправила:
— Простите, не газда, а боец интернациональной бригады.
Щерба и Юркович бросились друг другу в объятия.
— Эх, если бы так неожиданно появился и мой Андрей, — сказала Галина, отвернувшись к двери.
— Наберитесь терпения, Галина, — понимая ее настроение, подбодрил Галину Михайло. — Добьет Махно — вернется!
Друзья не могли насмотреться друг на друга, не находили слов, чтобы выразить радость этой неожиданной встречи. На взгляд Юрковича, Щерба почти не изменился, хоть седина и свидетельствовала о неистовых штормах, через которые он прошел. Но они не сломили его, даже не согнули. И Михайло по-прежнему стоит перед ним оживленный, энергичный, готовый и впредь играть в жмурки с неотступной смертью…
— Как ты здесь, Михайло, оказался? Не в Киеве ли, случаем, поселился?
— Нет, я из Львова. В Киеве по одному делу…
— Ой, Михайлик, — погрозил ему пальцем Иван, — вижу, ты теперь шляхте взялся крутить нос.
— Объединяем силы, товарищ боец интернациональной бригады.
— Что ж, помогай вам бог, а я свое отвоевал. И за себя, и за весь свой род.
— Понадобится — так, думаю, и вы, дружище, подмогнете нам.
Иван рассмеялся:
— Разве что президентом какой новой республики поставите.
— Прошло то время, — сказал невесело Щерба. — Западноукраинскую республику завалили наши галицкие господа, в критическую минуту уступив галлеровцам, отказались от помощи Советской Украины, предпочли отдать Галицию маршалу Пилсудскому, а Лемковская республика… — Щерба вздохнул, вспомнив свое выступление на первом организационном митинге во Флоринке. — Год всего потешились своей республикой лемки. Наивные люди, поверили, что Вильсон даст им свободу и собственное государство. Теперь, несчастных, судят за измену.