Украденные ночи
Шрифт:
— Благодарю вас, — обратилась я к Дженнингс, намекая на то, что мы с мамой хотим остаться одни. — Я смогу сама вернуться к себе в комнату.
Как только Дженнингс вышла, мама бросилась ко мне, обняла меня и прижалась всем телом.
— Не плачь, — попросила я. — Это отразится на твоей внешности.
Это был безотказный ход. Вспомнив о внешности, она тут же взяла себя в руки.
— Это ужасно! — воскликнула она. — О Сиддонс, как я их ненавижу! Мне тут плохо, плохо! На всей земле нет места ужаснее.
— Но ты
— Они меня ненавидят, — ответила она. — Они всегда меня ненавидели, с самого начала. Я это почувствовала и тоже возненавидела и их, и этот дом. Тут так страшно. Ты чувствуешь это, Сиддонс?
— Нет, — ответила я, — не чувствую. Он ничем не отличается от других старых домов. Если здесь и есть привидения, то все они наши родственники. Разве тебя это не успокаивает?
— Только не меня. Я им все рано не кровная родня. — Она улыбнулась. — Но это временно. Мне скоро дадут роль. Когда Том узнает, что я действительно уехала, он тут же за мной примчится. Так уж устроен мир.
Ее глаза опять сияли. К ней на мгновение вернулась былая веселость. Она уже видела, как Том приезжает в Ашингтон-Грейндж, и его оттопыренные карманы набиты контрактами. Но ее не так легко уговорить. Публика умоляет ее вернуться? Что ж, пусть помучается немного. Она ее еще не простила.
Я вернулась к себе и обнаружила, что мой багаж уже прибыл. Дженнингс спросила, не хочу ли я, чтобы она помогла мне распаковать вещи. Я отклонила предложение и отправила ее помогать маме.
Тетя Марта не собиралась сидеть сложа руки. Уже на следующий день она заговорила о гувернантке.
— Ну что вы говорите, тетя Марта! — воскликнула я. — Я уже слишком старая для гувернантки. В конце ноября мне исполнится семнадцать.
— И только два года из этих семнадцати ты провела в школе!
— У меня был гувернер! — Я улыбнулась, вспомнив Тоби и одновременно испытав сильнейший приступ тоски. Мне его по-прежнему очень не хватало. — К тому же очень хороший, — грустно закончила я.
— Девочкам следует нанимать только гувернанток. У нашей сестры Маргарет всегда были гувернантки. У нее было слабое здоровье, и ей пришлось учиться дома. Она умерла, когда ей исполнилось восемнадцать лет.
— Как грустно, когда умирает такая юная девушка.
— Она всегда была болезненной. Но ты правильно говоришь, это было очень грустно. Только не слушай слуг. Они начнут рассказывать тебе о том, что иногда она гуляет по галерее в поисках своего жениха. Возмутительный вздор!
— У нее был жених?
— Она собиралась выйти замуж. Разумеется, их разлучила смерть. Так вот, у нее были гувернантки. Я бы предпочла, чтобы ты вернулась в школу, но мы обсудили это с Мабель и решили, что пока здесь живет твоя мама, тебе лучше быть с ней. Она очень необузданная.
— Усмирить! Как будто она буйнопомешанная и нуждается в смирительной рубашке.
— Она всегда была легкомысленной, а театральная жизнь не способствует выработке сдержанности. Для нашего брата этот брак стал настоящим бедствием. Но не будем отклоняться от темы. Я немедленно приступлю к поиску гувернантки. Можешь не сомневаться, я отнесусь к этому вопросу со всей серьезностью.
Как бы мне хотелось вернуться в школу! Но я понимала, что не могу оставить маму на милость теток.
Мабель вызвалась показать мне дом. В отсутствие тети Марты она была совсем другим человеком и даже иногда заканчивала предложения. Старшая сестра ее, несомненно, подавляла.
Мабель привел в восторг интерес, проявленный мною к дому. Она показала мне гостиную, столовую, приемную, зимнюю гостиную, многочисленные спальни, а также просторную кухню, в которой всем заправляла кухарка, помыкающая своими подчиненными. Я подумала, что мне никогда не запомнить всех их имен.
Слуги с любопытством поглядывали на меня, что было вполне объяснимо. Я носила фамилию Ашингтон, но объявилась в родовом гнезде лишь в зрелом семнадцатилетнем возрасте. Полагаю, что очень многие из них (а юных лиц было достаточно мало) помнили скоропалительный брак Ральфа Ашингтона и лондонской актрисы, повергший в ужас его сестер. Интересно, известно ли им о скандале? — спрашивала я себя. Мабель повела меня в прачечную, где кипела и булькала вода в медных котлах и стоял запах сырой одежды, а потом на маслобойню и в пивоварню. Поместье оказалось довольно обширным, так что мое первоначальное впечатление о его скромных размерах было ошибочным.
Больше всего меня заинтересовала галерея с портретами членов рода Ашингтон. На женских портретах я заметила жемчужное ожерелье, удивительно похожее на то, которое я уже видела на портрете мамы.
— Удивительной красоты жемчуг, — заметила я. — Он и блестит как-то по-особенному.
— Это ожерелье Ашингтонов, — ответила Мабель. — Неотъемлемая часть нашей семейной истории.
И она поведала мне, как это ожерелье попало в семью. Ее рассказ в точности совпадал с тем, что я уже слышала от мамы.
— Ожерелье не должно уйти из семьи, иначе ее постигнет непоправимое несчастье, — сообщила мне она. — Это только одна из легенд, связанных с ожерельем. Один из наших предков… вот этот… — она ткнула пальцем в сторону джентльмена в шейном платке времен Регентства, сюртуке с позументами и украшенном бахромой жилете. Джентльмен был изображен в полный рост, и это позволяло рассмотреть его полосатые штаны и замысловатые пряжки на башмаках. — Он увлекся азартными играми, залез в долги и заложил ожерелье. Семья тут же бросилась вызволять реликвию.