Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин
Шрифт:
Он поклонился и пошел прочь.
– Вот странный человек! – с досадой сказал Федор Иванович. – Вы ради него столько всего сделали, а он даже спасибо не сказал.
Я проводил сгорбленную фигуру Блохи взглядом, а потом повернулся к певцу:
– Ведь это он не со зла. Просто мы для него – как тени из другого мира, понимаете?
– Из какого другого мира?
Я пожал плечами:
– Из другого. Теперь из другого. Когда-то и мы с вами жили в его мире. А теперь…
Шаляпин достал папиросу и закурил.
– Ну и черт с ним.
Мы двинулись в сторону флигеля Шаляпина, обходя лужи.
– А
– За что? – спросил я. – Войнаровский был обманут Воробьевым. Сам он – не убийца.
– Как же незаконные опыты?
– А вдруг он у мальчиков в бессознательном состоянии брал подпись под разрешением?
– Ну, – с сомнением сказал певец. – Это ваше предположение.
– Войнаровский – известный профессор. Полиция будет долго тянуть, прежде чем предъявить ему обвинение. Это может вызвать шум. Еще может оказаться, что среди его клиентов – влиятельные люди. Что им до хитровских мальчишек, если речь пойдет о таком уважаемом докторе?
– Мерзость!
Я переменил тему:
– Когда премьера вашего «Годунова»?
– Через два дня.
– Хватило ли вам наблюдения за Воробьевым в качестве детоубийцы? Для роли Бориса Федоровича?
Шаляпин задумчиво поджал губы:
– Нет… Слушайте, Владимир Алексеевич, я понимаю, что это с моей стороны выглядит придирчивостью, но Воробьев – это тоже не то, как и Акулина.
– Отчего?
– Годунов – человек. Воробьев – уже давно нет. Годунов у Пушкина убивает Димитрия, чтобы освободить себе путь к власти, он глубоко внутрь хоронит воспоминание о своем злодействе. Но оно рвется наружу и ранит сердце царя. Это – как зверь в клетке, которого Борис пытается удержать, но прутья клетки оказываются как воск. Димитрий – кошмар Годунова. А наш Воробьев, мне кажется, как убьет, так тут же и забудет. Простите, но Воробьев – не то. Опять не то. Видимо, придется придумывать самому. А это – плохо. Наша фантазия намного беднее того, что показывает нам жизнь…
Мы подошли к крыльцу флигеля.
– Ну что же, Федор Иванович, – сказал я. – Есть еще один шанс для вас.
– Какой?
– Как я говорил, полиция будет тянуть с обвинением Войнаровскому. А вот мы тянуть не будем. Если завтра в полдень вы поедете со мной, то покажу я вам такого детоубийцу, который вам нужен.
Шаляпин схватил меня за руку:
– Поедем к Войнаровскому?
– Да.
– А если его не будет дома?
Я усмехнулся:
– Будет. Я послал ему записку от вашего имени с просьбой принять для новой консультации.
19
Признание профессора Войнаровского
Войнаровский еще ничего не знал и ни о чем не догадывался. Когда Шаляпин представил меня как своего друга, он провел нас в кабинет, обставленный с хорошим вкусом и напоминавший скорее библиотеку ученого, чем приемный покой врача, и усадил в кресла. Приказав подать кофе, Войнаровский сел за стол и начал разговаривать с певцом о его мнимой болезни горла. Мягко, но уверенно склоняя к глубокому исследованию и продолжительному лечению. Он производил впечатление очень уверенного в себе и очень внимательного человека – трудно было даже поверить в то, что именно Войнаровский виновен в том, что нам открылось.
– Не буду пугать вас, Федор Иванович, – говорил он. –
Шаляпин продолжал играть в безобидного пациента, но тут я слегка двинул своим коленом по его ноге.
– Простите, профессор, – сказал я. – Простите, что вмешиваюсь в вашу беседу. Но прежде чем вы приступите к осмотру Федора Ивановича, хочу задать вам один вопрос.
– Какой?
– Знаком ли вам некто Аркадий Степанович Воробьев?
Войнаровский вздрогнул и впился взглядом мне в лицо.
– Почему вы спрашиваете? – В голосе его послышалось страшное напряжение.
– Потому как вчера мы с Федором Ивановичем имели с ним одну интересную беседу, – ответил я, твердо встречая взгляд профессора.
Войнаровский встал.
– Прошу покинуть мой дом, – сказал он. – Федор Иванович, я не ожидал-с, что вы опуститесь до такого…
– До какого? – невинно спросил Шаляпин.
– До шантажа-с! – выкрикнул профессор. – Вон! Подите вон или я кликну дворника. И он оттащит вас в участок!
– Господин Войнаровский, – спокойно сказал я. – Поймите простую вещь. Полиция скоро придет за вами. За вами! Понимаете? Мы вовсе не шантажисты.
– Ничего не хочу слышать! – продолжал бушевать Войнаровский. – Вон!
Я тоже встал.
– Ну хорошо! – сказал я. – Желаете говорить громко, извольте! Вчера близ Голицына в погребе были найдены трупы тех мальчиков, которых вы оперировали.
Я как будто ударил Войнаровского ножом в сердце. Он распахнул рот и вытаращил на меня глаза. Простояв так несколько секунд, профессор рухнул в кресло.
– Вранье! – выдавил он.
Я снова сел.
– Федор Иванович не даст мне соврать. Мы знаем всё про ваши опыты. Про то, как Воробьев поставлял вам мальчиков с Хитровки. Про то, как вы делали им резекцию связок, про то, как вы намеревались заставить их регенерировать по направляющей нити с помощью слабых токов. Про то, как вы давали деньги Воробьеву, чтобы он содержал мальчиков за городом в специально обустроенном доме. И можно было бы еще говорить, что это – опыты. Пусть незаконные, но ради спасения тысяч других людей. Это было бы действительно сенсационное открытие, не спорю. Но зато вы не знаете того, что знаем мы. Воробьев вовсе не содержал мальчиков за городом. Он убивал их и сбрасывал тела в погреб. А сам получал от вас деньги и покупал на них ко-каин.
Войнаровский слушал, схватившись за сердце. Наконец он отрицательно замотал головой.
– Чушь! Чушь! Я докажу вам!
Он тяжело встал и подошел к бюро, откуда вытащил стопку писем.
– Вот отчеты, которые мне присылал Воробьев. Подробные профессиональные отчеты. По каждому мальчику. Вот, смотрите! Или вы скажете, что я их сам себе писал?
Я взял отчеты и, не глядя, положил их перед – собой.
– Профессор, скажите, а вы сами ездили туда, где содержались мальчики? Хотя бы разочек?