Украденный город

Нарин Александра

Он вошел в дом и произнес:

– Если вы не можете заботиться о своем ребенке, мы сделаем это.

Отец Пушпомы с облегчением вернул ее. Его руки тряслись, а глаза слезились. Он вывел дочку из черного угла:

– Я не хотел так, но у нас не было другой дороги. Мы не отправили ее на погребальный костер зятя, и люди избегают нашего дома.

Пападжи хотел выдать Пуштому замуж повторно, но никто не взял девушку с клеймом смерти. Сначала в доме не следовали вдовьим обычаям. Но после независимости, когда мысли Пападжи смешались, как пассажиры третьего класса при посадке в вагон, маленькую вдову оттеснили в темные закоулки.

Она ночевала в парсале,

на антресолях, где по ней бегали ящерицы, в чоуке возле кухни, дрожа от холода. Ей очень хотелось читать, но она не знала, можно ли ей книги, а спросить было не у кого. Иногда она кушала с немой бабушкой, реже вместе с Гаури. Те хоть и были изгнанницами, но все же существами высшего порядка. Изгнание не объединяло их троих, они стояли в нем на разных ступенях.

От горя Белая лилия стала настолько чуткой, что научилась видеть нас. И тот, кто любил ее стал ей товарищам по одиноким играм.

Драупади

Белая лилия, как служанка, подавала Гаури молоко с куркумой. Гаури тошнило от молока, но Мамаджи заставляла пить по шесть-семь раз в день.

– Да превратиться уголь в облако! – приговаривала она.

Глаза Белой лилии были воспалены от бессонных ночей. Раз Гаури увидела ее в ночном чоуке: та лежала, раскинув ноги, улыбалась в небо. По ее лицу текли слезы, полные света луны.

Она не заметила племянницу, уходящую в коричневую мглу. Даже скрип двери не потревожил ее. В тот вечер родители и Мамаджи говорили, что у Гаури не будет жизни. Единственное спасение – знание английского. Ей придется работать, первой и единственной из женщин семьи.

– Вот вам позор на весь Чандни Чоук: отец посылает дочь работать, как последний чандал 18 *. Свое будущее она зачеркивает, и судьбу сестры, – Мамаджи выкладывала слова, как игральные карты. – Вам нужно было отпустить ее за границу с дядей, а вы зачем-то оставили ее.

– У них не было документов на нее, – оправдывался отец Гаури, – а ему нужно было ехать, он нашел место в университете.

– Бумаги можно было сделать! Просто никто не хочет возиться, – упрекнула Мамаджи невестку.

18

^* Низшая каста.

Та опустила глаза. Гаури смотрела из-за перелива нитяных штор. Темнота прятала ее заботливей родной матери. Гаури дрожала от обиды. Мимо дедушки, который рассматривал темноту комнаты из кресла, мимо Белой Лили, плачущей в небо, девочка вышла на ночную улицу. Ей было десять лет, и она искала поезд, чтобы вернуться в Нилай. Вернуть себе мир, отобранный так несправедливо.

Гаури помнила, как ее впервые привезли в хавели, и что от вокзала босой рикша вез их недолго. Все эти годы она только ездила на трамвае в школу, и ничего не знала о городе. А город слоился и разветвлялся. Чандни Чоук, бывший когда-то полукруглой площадью с неглубоким каналом, отражающим лунный свет, распространился, как дикая трава. От главной дороги разошлись крылья, называемые кучасы. От кучасов – катры, тупики, закоулки, в которых селились люди одной касты: ювелиры, сапожники, краснодеревщики. Со временем паутина Чандни Чоук спуталась, так, что уже и старожилы порой могли не найти дороги.

Маленькая Гаури тут же заблудилась в туннелях улиц. Ночь текла мимо нее к Ямуне. Семьи в тесных комнатушках слушали по радио, как бежит на Олимпиаде в Хельсинки юная легкоатлетка

Нилима Гхош. Убийцы прятали обезглавленное тело продавца карандашей под сидение в вагоне второго класса. Воры лезли в узкие решетки, утягивая пустые животы. Люди шли с факелами, чтобы поджечь чужую общину. Город шевелился, перемешивался с темнотой. Он состоял из провалов и бездн.

Маленькая Гаури не могла найти в нем станцию. Сгустки летучих мышей наполняли тьму, со всех сторон расходились и гасли вопли невидимых цикад. Воздух горожане высосали еще днем, и духота застряла между домами. Убийцы пронесли мимо Гаури голову продавца, завернутую в газету.

От страха перед громадным существом города девочка отступила в нишу пандала 19 *. В темноте сияли масляные лампады и глаза богов. Шевелились кусочки ткани на черных фигурках Драупади и пяти ее мужей. Черная Драупади, рожденная из жертвенного костра, самая прекрасная царевна, смотрела на Гаури, как сестра.

– Вот как меня надо было назвать: Драупади. Черная! Никто бы не засмеялся над моим именем: «Что? Безупречно белая?».

Потом она подумала еще и сказала богине:

19

^* Пандал – маленький храм.

– Лучше уж быть чандалом, чем безголосой, как мама, как все наши. Буду, как мужчина, пойду на работу и куплю себе дом в Нилае.

Мимо пандала прошли люди с факелами. Гаури испугалась идти дальше, так и уснула в нише. Рано утром слуги соседей, которые пришли помолиться, увидели черную Гаури. Слуги постучали в книжную лавку. Дядюшка Яшу, неловкий, в саронге и расшитых туфлях с загнутыми носами, понес племянницу домой на руках.

Из-за волнения и сквозняка в пандале у нее поднялась температура. В то жаркое лето никто не мог заставить себя коснуться раскаленной девочки. Воздух стоял мутный горячий, по комнатам текло влажное марево.

Тарик и Даниика

Тайные любовники, вы опускаетесь на разбитую мозаику парсала, чтоб поговорить. Речи ваши ласковые, счастливые. Давно ли сидела на узорах, Гаури, с раскаленными сосками, каменным животом?

«Если кровь потечет, когда я зайду к жениху?». Все ее тряпочки, постиранные Белой лилией, лежали в сундуке в девичьей спальне, а отходить наверх не стоило: Мамаджи поднимет крик.

Из-под штор выскользнула сестрица Даниика, не девушка, а небеса после утренней молитвы:

– Сейчас тебя позовут. Ты видела его? Видела? Такой красавец!

У нее все были красивые, даже жирный горбун, что растекался, как жаба, в резном кресле. Конечно, Даниика стала адвокатом холостяков, ведь ей не терпелось выйти замуж за братца Тарика. Она умирала от любви к нему, все знали. Все видели фотокарточки, которые проявил Тарик в каморке под красной лампой.

На этих черно-белых снимках сестрица стояла в образе наики 20 * в царских украшениях Мамаджи: кулон на лбу, кольцо натх в носу, соединенное тонкой цепочкой с волосами. Тело закрывала шелковая ткань, но глаза смотрели на зрителя жадно и порочно.

20

^* Наики – архетипичный женский образ в индийской живописи, танцах.