Украденный роман
Шрифт:
– Ну серьезно, Ливви, представь, как это круто – собственный призрак?
Я застонала и кинула в него подушкой, но потом ухватилась за его руку, встала и оделась. А какой еще у меня был выбор? У меня не было столько денег, чтобы привлечь автора к ответственности официальным путем, да и все равно – если верить Чарли – мои усилия оказались бы напрасны.
Сначала я провалилась как писательница, потом – как литературный раб, а теперь скатилась до персонажа-плагиатора.
– Я не хочу никаких призраков. Я хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Да брось, Ливви, – Ной не оставлял попыток подбодрить
Но он ошибся.
Как только «Жена» увидела свет, она мгновенно превратилась в бестселлер по версии «Нью-Йорк таймс» (ну еще бы). Ее покупали, чтобы насладиться скандальными «вымышленными» подробностями жизни Эша и семейства Эшервуд, а потом любопытство приводило их ко мне и «Бекки», так что через месяц после публикации «Жены» продажи «Бекки» пошли в гору. К лету понадобилось делать уже пятое переиздание, «Бекки» провела шесть недель в списке бестселлеров по версии «USA Today», и «Нетфликс» уже интересовался правами на сериал.
Чарли снова начала писать мне на почту и уже несколько раз спрашивала, над чем я работаю теперь. Я решила, что если Анджелика и Эш не хотят оставить меня в покое, то я отвечу им чем-то похлеще. Так что в итоге я сообщила Чарли, что пишу роман, на который меня вдохновила проведенная в Малибу неделя с Эшем – точнее, я отправила следующий будоражащий синопсис: «Закрутив роман с неотразимым миллиардером, молодая писательница узнает его самую мрачную тайну: возможно, его жена, которую считали погибшей, все еще жива».
Прошла едва ли минута, как у меня зазвонил телефон, и я даже не успела сказать «привет», как Чарли на том конце заявила в диком восторге:
– Оливия, никому не смей отдавать этот проект! Я выжму из него столько денег, что можно будет жопой есть!
Прошел почти год с того дня, как Ной признался мне в чувствах. Мы сидели и праздновали получение моих первых авторских отчислений за «Бекки» и грядущий через несколько недель выход книги самого Ноя.
– Сколько же мороки с публикацией книги, – сказал он, чокаясь со мной бокалами.
– Ненавижу это дело, – подтвердила я, но отпила глоток шампанского и взглянула на лежащий передо мной чек. Я так долго считала «Бекки» своей неудачей, что все еще не могла поверить глазам. Я надеялась, что Эш поможет возродить мою карьеру – но не таким образом.
– Естественно. Но со временем ты войдешь во вкус. Тем более что ты не можешь быть счастлива, если не будешь писать.
– А мы не свихнемся, если нам до конца жизни предстоит такая морока? – заметила я, потягивая шампанское.
– Не исключено, – откликнулся Ной. – Но одно радует – мы свихнемся вместе.
После выхода в свет «Жены» Эш оказался под перекрестным огнем сгорающей от любопытства публики. Все хотели знать, что в романе правда, а что вымысел: изменял ли он Анджелике, убил ли он ее? Жива ли Анджелика? Кто автор романа? И вообще – является ли он по крови Эшервудом?
Эш выступил с заявлением, что Анджелика мертва, это подтверждено стоматологической экспертизой и отчетом коронера; что полиция провела расследование и установила, что имел место несчастный случай; что он – единственный оставшийся в живых Эшервуд,
Потом он на некоторое время исчез из поля зрения, отправившись в какой-то реабилитационный центр – непонятно, от чего он там хотел вылечиться, но Ной предположил, что от сексуальной зависимости – потому что это нынче модно. К моменту, когда мы праздновали получение авторских отчислений, Эш уже благополучно встречался с восходящей звездой, которую называли «новой Тейлор Свифт», а корпорация Эшервудов приобрела очередную сеть розничных магазинов, взвинтив цены. А когда несколько месяцев спустя Эша в третий раз назвали «самым сексуальным мужчиной современности», никто уже и не вспомнил, что он проходил реабилитацию или тем более подозревался в убийстве собственной жены. Впрочем, подозреваю, подобный факт скорее вызывал у тех, кто был в курсе, еще больший ажиотаж.
На волне новой популярности «Бекки» я дала кучу интервью, и меня постоянно спрашивали, что на самом деле, по моему мнению, произошло между Анджеликой и Эшем. Я пожимала плечами и отвечала, что не знаю, и повторяла, что «Бекки» не имеет к ним никакого отношения. Это от начала до конца мой сюжет, плод только моего воображения. Мой пересказ классического романа – только мое детище.
Но в глубине души у меня уже созрела некая теория.
Она заключалась в том, что Эш после моего ухода нанял писательницу, которая и сочинила «Жену». Неважно, принес роман в итоге положительный или негативный отклик, Эшу было нужно это внимание, он на него и рассчитывал. Теперь я понимала, что в его глазах я не представляла ничего особенного. Именно я была ему не нужна – ему была нужна просто женщина, очарованная им, готовая написать ради него любую ложь. И мне казалось, он такую нашел.
Клара, похоже, не разделяла мою точку зрения – так следовало из ее интервью в шоу «Взгляд», ну надо же!
– Энджи жива, – заявила она, рыдая в уже смятый бумажный платок. – Я чувствую это сердцем, чувствую, что она рядом. Прочитав эти строки, я уже никогда не поверю, что она погибла.
Я не удержалась и закатила глаза – разве не Клара сказала мне, что Анджелика ненавидела ее? И теперь проливает по ней водопады слез?
Я вспомнила наш разговор на пути из Охая, как Клару задел пост на «Реддите», а потом ее последние слова тем утром в «Старбаксе», что у нее все под контролем. Хватило ли у нее сил или блестящий и роскошный мир Эша сломал ее, как и Анджелику? Не сломал ли он и меня? Я долго над этим размышляла; в моем новом романе присутствовал персонаж, отчасти вдохновленный Кларой, и я в итоге решила вложить в нее совершенно другую точку зрения, чтобы создать полноценный образ.
Что касается Бари Элизабет Ксавье (от меня не укрылось, что инициалы автора складываются в имя «Бекс»), через какое-то время она опубликовала другую книгу, но на фоне блестящего дебютного романа критики разнесли в пух и прах эту тихую семейную драму о жизни нескольких сестер. Они даже задавались вопросом, принадлежат ли два таких разных романа перу одного автора. Больше я о ней – и ее книгах – не слышала, и, когда вспоминала, испытывала почти жалость, потому что сама побывала на ее месте.