Украденный сон
Шрифт:
Они шли медленно, потому что пес все время останавливался, обнюхивая все попадавшиеся на пути деревья и кусты, а также стены здания. Наконец они подошли к подъезду. Женщина вошла первой и, придерживая дверь для Нади, укоризненно сказала:
– Зачем же ты меня обманула? У вас светло, свет горит, все лампочки на месте. Тебе не стыдно?
Надя мучительно подыскивала оправдание и уже открыла было рот, чтобы пролепетать что-нибудь насчет того, что, мол, целый месяц свет не горел, наверное, только сегодня его включили… За ее спиной мягко стукнула дверь. Она хотела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел в дом, но почему-то у нее ничего не получилось. Ноги стали ватными, а в глазах потемнело.
Арсен был доволен. Парнишка неплохо поработал, не зря его учили и натаскивали
Арсен, всю жизнь проработавший в учреждении, непосредственно связанном с разведкой, хорошо понимал, что завербованный агент – совсем не то же самое, что агент внедренный. Предателям особой веры никогда не было.
Конечно, в подавляющем большинстве случаев ему приходилось действовать посулами и угрозами, играя на материальных трудностях, жадности, страхе, слабостях и страстях. Но были и другие люди, при помощи которых Арсен решал задачи, поставленные перед его конторой различными преступными группировками. Встречались, разумеется, и клиенты-одиночки, как, например, Градов, но это бывало редко: услуги Арсена стоили непомерно дорого, такие деньги могли платить только организации с высокими доходами. Да и Градов, по существу, не такой уж одиночка. Весь сыр-бор как раз и загорелся, когда под угрозой оказались источники финансирования его партии.
Да, были и другие люди у Арсена, их было пока немного.
Система и тактика внедрения их в службы Министерства внутренних дел еще не была отшлифована до блеска, но первые результаты уже дали о себе знать.
Этих «других» людей вербовали еще пацанами, перед уходом в армию, чтобы годы военной службы не пропадали даром, чтобы «кандидат» учился всему, чему только можно, – в милицейской работе военная выучка всегда пригодится. Вербовали, как правило, тех, кто, уходя в армию, оставлял "на гражданке" престарелых малообеспеченных родителей, беременных подружек или молодых жен с маленькими детьми. Им, уходящим на службу на два года, обещали, что будут поддерживать и опекать семью, помогать материально. За это кандидат должен был добросовестно служить, постигая изо всех сил военную премудрость, зарабатывая значки и грамоты, накачивая мускулатуру, а после армии поступить в Высшую школу милиции и в дальнейшем во всем слушаться Арсена и его людей. Здесь Арсен был строгим приверженцем добровольности, справедливо полагая, что надежными бывают только убежденные сторонники и союзники. Поэтому когда после возвращения из армии к его людям, «вербовщикам», обращались не все, чьи семьи безбедно существовали на деньги конторы целых два года, он категорически запрещал разыскивать их и выяснять с ними отношения. Не пришел – значит, передумал. Передумал – значит, не убежден. Не убежден – значит, может «сдать», "стукнуть", «заложить». А деньги, потраченные за два года, – что ж, Бог с ними, с деньгами, не так уж они велики были по Арсеновым меркам, да и не в них счастье, а без издержек производства не бывает.
Зато те, кто возвращался и тут же появлялся у «вербовщика», были надежны, как скала. Они поступили в Школу милиции, некоторые уже успели окончить ее и теперь работали в московских органах внутренних дел. Грамотные, хорошо подготовленные специалисты, с блестящими характеристиками из армии и из школы, с крепкими знаниями и железными мускулами, они успешно справлялись как со своей служебной деятельностью, так и с работой на контору.
Но были среди них и избранные. Те, кого завербовали не перед уходом в армию, а гораздо раньше. Те, кого приметили и начали пестовать, когда они были еще подростками, учились в школе и только начинали приобщаться к спиртному и подворотням. Этих брали на романтике. На романтике борьбы с несправедливым строем, с жестокой и
Одним из избранных был Олег Мещеринов, ныне проходивший стажировку на Петровке, 38, в отделе, возглавляемом полковником Гордеевым. И это именно он предложил простой и эффективный план похищения Нади Ларцевой. Он много раз слышал, как отец разговаривал с дочерью по телефону, и неплохо представлял себе и характер самой девочки и суть тех наставлений, которыми пичкал ее Володя. Главное условие всей операции – не привлекать к себе внимания, чтобы никому и в голову не пришло, что на их глазах похищают ребенка. Надо было суметь напугать Надю и толкнуть в объятия человека, от которого она будет ждать помощи. А уж найти такого человека и «подставить» его в нужное время в нужном месте – дело техники и режиссуры. И куклу Барби придумал тоже Олег. Девочка может не запомнить лицо человека, который будет ее преследовать, стало быть, она его просто не заметит и не испугается. Она вряд ли разбирается в автомобилях и не обратит внимания на то, что ее целый день преследует одна и та же машина, будь она хоть самой редкой и дорогой иномаркой. Но Барби она заметит непременно. И если девочка достаточно сообразительна, она обязательно испугается. А если глупа и невнимательна к советам отца, то будет глазеть на куклу и легко пойдет на контакт, если попытаться с ней заговорить. Да, Барби – во всех отношениях удачная находка. Арсен был доволен.
Ему очень хотелось послушать, что теперь запоет эта хладнокровная непробиваемая Каменская.
Звонок в дверь заставил Настю вздрогнуть. Она покосилась на Лешу, уткнувшегося в телевизор.
– Откроешь?
– А надо? – ответил он вопросом на вопрос, не трогаясь с места.
Настя пожала плечами. Звонок прозвенел еще раз.
– Надо, наверное. Мало ли что…
Леша вышел в прихожую, притворив за собой дверь.
Щелкнул замок, и Настя услышала знакомый голос Володи Ларцева:
– Ася дома?
Она с облегчением вздохнула. Слава Богу, не они! Ларцева трудно было узнать. Смуглое лицо его посерело, губы приобрели синюшный оттенок, как бывает у людей с сердечной недостаточностью, глаза были совершенно сумасшедшими. Он вошел из прихожей в комнату, не раздеваясь, закрыл дверь перед самым носом у Чистякова и прислонился к ней, с трудом переводя дыхание. "Бегом бежал, что ли?" – подумала Настя.
– Они забрали Надю, – выдохнул Ларцев.
– Как – забрали? – внезапно севшим голосом спросила она.
– Вот так и забрали. Пришел домой – ее нет, а тут и звонок по телефону, мол, девочка ваша у нас, жива-здорова, но это – пока.
– И чего они хотят?
– Остановись, Анастасия. Умоляю тебя, остановись, не трогай больше дело Ереминой. Они вернут мне Надю только тогда, когда ты остановишься.
– Погоди, погоди, – она села на диван и сжала виски руками, – давай все сначала, я ничего не понимаю.
– Не прикидывайся, ты прекрасно все понимаешь. У тебя хватило выдержки и самообладания не испугаться и избегать контактов с ними. Они решили действовать через меня. Я клянусь тебе, Анастасия, клянусь тебе всем, что есть на свете святого: если с Надей что-нибудь случится, я тебя застрелю. Буду ходить за тобой по пятам до тех пор, пока…
– Так, эту часть я поняла, – перебила его Настя. – И что я должна сделать, чтобы тебе вернули дочь?
– Ты должна сказать Косте Ольшанскому, что по делу Ереминой больше ничего невозможно сделать. Костя тебе поверит и приостановит дело.
– Он и так его приостановит сразу после праздников. Раньше все равно нельзя, закон не разрешает. Чего ты от меня-то хочешь?
– Я хочу, чтобы ты перестала работать по убийству Ереминой и чтобы производство по делу было приостановлено. На самом деле, а не для видимости, – медленно произнес Ларцев, не сводя с Насти немигающих глаз.