Украденный залог
Шрифт:
— Вставай, начальник! Вставай! — Раб боится войти в шатер, Аполонодор не слышит. Аполонодор спит. Спят барханы, одевшись лунным светом, точно саваном. Молчит шакал. Ночь.
Там, где барханы сливались с луной, высились горбы верблюдов большого каравана. Три сотни александрийских лучников окружали его молчаливой недвижной толпой. Они слушали человека, стоявшего на спине слона.
В нем легко можно было узнать искателя легкой наживы, так неудачно выслеживавшего когда-то Алана.
— Вы знаете Антимаха, его слова вернее золота, но он не скуп. Этот караван с вином и женщинами будет отдан вам за голову Аполонодора.
Тотчас же рабы, повинуясь его знаку, разожгли два больших костра и стали проводить между ними привезенных наложниц. Как только пламя достаточно освещало их, с них срывали одежды, и, одобрительно гудя, теснее сдвигались воины, давно не знавшие женских объятий.
А человек, ни на секунду не умолкая, продолжал плести свою тонкую сеть:
— Раздайте по чарке вина, пусть попробуют, хорошо ли оно, достаточно ли старо! Каждый из вас будет назначен десятником в войсках Антимаха. Слава и богатство ждут вас. Идите смело!
И все-таки не чувствовали смелости в своих сердцах александрийские дружинники, поклявшиеся в верности Аполонодору. Не помогали призывы, не помогало вино. Слишком хорошо знали они своего командира. Кто же решится переступить ночью порог его шатра? Куда они скроются потом от возмездия разъяренных тысяч его полков?
Не удивились они, когда из мрака барханов возникли, молчаливые и грозные в своей немоте, черные когорты ливийских сотен и бактрийских всадников. Многоголосый крик отчаяния и ярости пронесся над караваном и затерялся в шуме короткой схватки.
Объятые ужасом изменники бросали оружие и с мольбой простирали руки навстречу беспощадным мечам.
Взбешенный Алан сам ворвался в середину каравана и вытащил из-под брюха верблюда дрожащего Лагоса.
— Так-то дорожишь ты подаренной жизнью! Умри же, гиена!
И, не слушая отчаянных воплей предателя, Алан ударил его кинжалом.
С рассветом выстраивались готовые к походу тысячи. Никто не смотрел на трупы предателей, над которыми уже кружились грифы. Зато все с сожалением поглядывали на распоротые бурдюки, все до единого отдавшие свою хмельную влагу сухому песку. Не помогли даже просьбы тех, кто участвовал в ночной схватке. Наконец полки двинулись дальше…
Алан ехал впереди, весь отдавшись своим, никому не поведанным думам. Песчинки хрустели под копытами коня, словно снег под лыжами охотника. Красива предрассветная пустыня.
Впереди Мараканда… Еще день пути, и город откроется перед ними. Тот город, где, может быть, до сих пор в плену томится Мипоксай. Смелый и верный друг, вместе с ним рисковавший жизнью. Алан не успел спасти Узмета. Неужели и этот друг потерян навсегда?
Тревожный сигнал флейтиста заставил его очнуться от дум. Алан встрепенулся и привстал на стременах, но разглядеть, что происходит на левом фланге, было невозможно. И Алан, вдруг спокойно улыбнувшись, опустился в седло.
Армия, настоящая армия, словно послушный механизм, подчинялась его воле, ее сила стала его силой. Вон их сколько!
— Начальник! Гоплиты поймали скифа, что прикажешь с ним делать?
— Скифа?..
Изумление в голосе полководца было так велико, что посыльный недоуменно пожал плечами.
— Ну да, какой-то бродячий скиф, они к нам часто заходят, здесь недалеко граница.
— Ведите его сюда! Скорей!
Странное совпадение поразило Алана. Именно сейчас, словно в ответ на свои думы, он встретит соотечественника!
Сколько лет он ничего не знал о родине! А ведь, возможно, что этот скиф слышал о его племени… Может быть, бывал в родных горах…
Нетерпение было так велико, что Алан сам готов был скакать вслед за посыльным. И только мысль о том, что все взгляды обращены на него, удержала на месте… Вот посыльный скрылся в пыли… Вот снова вдалеке клубится пыль… Показалась неясная труп па людей… И наконец он видит, как двое гоплитов ведут какого-то человека… Остроконечный шлем на его голове заставил сжаться сердце Алана… Такие шлемы носили почти все скифы, в том числе и воины лесных племен… Как давно он не видел людей в остроконечных шлемах! В тех шлемах, что склонялись над его детским ложем, что одобрительно кивали, когда он дальше всех бросал копье на игрищах… Что вместе с ним неслись в первую схватку с врагом…
Сейчас вправо и влево тоже необозримое море шлемов… Только на них, как петушиные гребни, изогнулись высокие блестящие грифоны.
Гоплиты остановились в трех шагах от его жеребца, они крепко держали под руки плечистого человека. Лицо его обросло бородой, а из-под шлема вызывающе и зло блестели глаза. Подавив волнение, Алан заговорил с ним спокойно и властно.
— Кто ты такой, какого племени и зачем перешел границу нашего государства?
— Не понимаю я твоего языка, греческая собака! Этот ответ на языке родных гор сорвал Алана с коня.
Он впился взглядом в скуластое лицо пленника. Что-то удивительно знакомое было в этих убегающих глазах и чуточку сипловатом голосе!
— Ты говоришь на языке филагетов, ты знаешь это племя? Может быть, сам ты из племени Горных Барсов?
Теперь настала очередь пленника изумляться. Он никак не ожидал услышать родную речь в этой далекой стране, да еще от человека в алой тунике греческого полководца. Два человека, отступив на шаг, замерли, как будто собирались броситься друг на друга. И греческие гетайры стали свидетелями необычной картины. Два непонятных возгласа как птицы порхнули в воздухе.
— Алан?!
— Герат?!
Суровый Аполонодор Артамитский бросился к оборванному чужеземному пленнику, крепко обняв его и замер, прижав к груди запыленного варвара…
Из небольшого походного шатра, вокруг которого ходили взад и вперед строгие часовые, вот уже целый вечер текла непонятная для стражей речь. Армия сделала большой привал, ее сумасшедшая гонка, точно наскочив на скалу, вдруг прервалась.
— Ну, а утром, что же было утром, после моего ухода в тот день… В день посвящения, когда ты стал воином?