Укради мою жизнь
Шрифт:
— Городской Департамент охраны здоровья, — бросил он небрежно, и махнул перед лицом безопасника удостоверением.
— О, мы рады таким гостям! — расплылся охранник, не обратив особого внимания на красную книжечку. — От Станислава Яковлевича?
— Нет, от Матвея Илларионовича, — значительно поправил тягун.
Ход был беспроигрышный. Станислав Лещинский, председатель Департамента, был в городе фигурой заметной. Подтверждение, что, мол, да, представляем его интересы, ровным счётом ничего не значило. Так могли сказать очень многие люди и поди проверь — истина
Это имя было новым. Информацией снабдил тот же человек, который сделал удостоверения. Снабдил как раз для такого случая: с одной стороны членов комиссии пока мало кто знал в лицо, с другой — имя это многое значило для сторонников Царёва. Платформа Ограничителей плотно соприкасалась с деятельностью комиссии.
Охранник сразу посерьёзнел, даже как-то подтянулся:
— Располагайтесь, господа. Что-либо понадобится — обращайтесь. Я и мои помощники рядом, — и сдержанно указал на группу молодых, спортивного вида людей. — Поможем, если что.
— Благодарю, любезный, — Вик кивнул вежливо, но несколько по-барски. — Если что — непременно.
Человек растворился в негустой толпе так же мгновенно, как и появился. Тягун перевёл дух — пока всё работает: и «корочки», и полезные знания.
— А здорово ты его… — восхищённо шепнул Бас, и скопировал интонацию друга: — «Непременно, любезный». Вертухай только что не раскланялся!
— Проехали, — буркнул Вик. — Лишь бы и впредь всё было гладко…
Тем временем с трибуны уже гремело представление, усиленное мегафоном, и короткое жестяное эхо гуляло по площади:
— …предлагает новую программу! Эта программа для вас, сограждане! Партия Ограничителей борется за права трудящихся. Нам близки и понятны чаяния и надежды каждого из вас. Ваши нужды — вот что всегда было и остаётся основной точкой приложения наших усилий. Сейчас я передам слово Ивану Царёву! Этот человек третий год бьётся за права горожан. Определённые силы нам препятствуют, не желают, чтобы он представлял интересы трудящихся в Думе, но выбор за вами! Сделайте его осмысленно, но и слушая своё сердце!
Толпа у подножия трибуны разразилась аплодисментами, послышались выкрики: «Царёв — наша надежда!», «Голосуем за истинно народного кандидата!», «Даешь новую программу!»
Вик обернулся — на возвышение поднимался высокий седовласый человек, столь узнаваемый по многочисленным плакатам. Та же благородная осанка, та же мудрая спокойная улыбка на лице. Он поднимался неторопливо и степенно, полный осознания собственной значимости и необходимости для нации. Аплодисменты переходили в овацию.
19
Пора, решил тягун и прикрыл глаза. Картина была иной, нежели вчера на стадионе — сиреневое марево стояло над людьми, клубилось причудливыми протуберанцами, закручивалось спиралями. Как и вчера различить ауру каждого отдельного человека не представлялось возможным. Подобно толпе, выглядевшей монолитом, жизненная сила создавала однородное поле, спаянное общим устремлением и
Наученный опытом вчерашних событий, Вик не торопился кинуться навстречу этому мареву. Знал убойную силу сплошного потока витакса, и не столько для себя, сколько для Баса и доноров. Слишком живо стояли перед глазами вытянутые побледневшие лица вчерашних болельщиков. Бессильное оседание тел в креслах, вялые замедленные движения.
Поэтому сегодня он решил сразу применить тактику, опробованную на стадионе перед уходом. За исключением перемещения — двигаться здесь было некуда, да и выглядело бы это глупо и подозрительно. Но вот снимать аккуратно, малыми порциями и с перерывами, это было сейчас самое то.
Вик потянул лёгким движением. Движением души, но левая рука непроизвольно плавно загребла воздух, а правая сама нажала пуск «пылесоса». Короткой очередью откликнулось «блюдце».
Гул толпы стих, но не тяг стал тому причиной. С трибуны зазвучал хорошо поставленный голос:
— Дорогие сограждане! Братья! Я не стану тратить попусту слова. Все знают, как витакс изменил нашу жизнь. Раньше у властных структур был один рычаг управления — деньги! В деньги обращались товары — и хлеб, и машины. Деньгами мерили трудолюбие, ум, добросовестность и прилежание. Степень полезности одного человека для других людей. Деньги регулировали нашу жизнь. Кровеносная система общества — так называют экономисты национальную валюту и финансовые образования — банки…
Внешний вид митингующих не менялся. Никто не бледнел, не валился в обморок — одухотворённые лица, распахнутые глаза, всё внимание обращено к оратору. Вик постреливал короткими очередями, не забывая поглядывать в сторону полицейских и на Баса.
— Сегодня многое изменилось, — продолжал вещать Царёв. — Мало того, что учёные придумали страшное, богопротивное дело — отнимать годы жизни у одного человека и отдавать их другому, так ещё продажные политики делают всё, чтобы вы, истинные производители материальных благ, получали от этой аферы лишь крохи. Это у вас, у ваших жён и матерей, у детей ваших забирают жизненную силу! И пусть никто не обманывается добровольностью донорства: вы поставлены в такие условия, и реальность нынешней жизни такова, что просто невозможно не сдавать витакс. Они вынуждают вас продавать своё долголетие, здоровье и самою жизнь, так будет и впредь! Чем дальше, тем больше!..
Мощный гул зарождался в недрах толпы, нарастал, ширился. Так раскаты грома предшествуют началу грозы, урагана и ненастья. Вик видел лица в ближних рядах — закаменевшие, гневные. Различал стиснутые кулаки, слышал: «Правильно говорит человек! Нас обманывают!..» И прихватывал, прихватывал от этого лакомого пирога — единого безбрежного океана чужой жизни.
Нажимал пуск коротким скользящим движением, отмечал, как исправно работает система сброса, и чувствовал: барабанная дробь привода удлиняется и уплотняется. Черт возьми, насыщенность облака витакса делало его чрезмерно доступным. Тягуны всегда знали преимущества многолюдья, но никто никогда не имел такой техники, что была сейчас в руках Вика.