Укради мою жизнь
Шрифт:
С тем и ушёл.
Софья выбралась в комнату. Комната стала чужой, холодной, и пахло в ней чужими людьми, а вот беда была её собственной. Она прошла к бару — конька не было. Вообще ничего не было: ни конька, ни будущего, ни надежды.
— На вот, — протянул флягу Эдик, коренастый тип в полупальто.
Она приложилась к горлышку — какое-то ужасное пойло, но крепкое, и скоро стало всё равно. Мир покачнулся и поплыл, и чтоб удержаться в этом неверном, зыбком мире она рухнула на диван — единственный островок обманчивой стабильности во всей
Прошло пять тягучих, одуряющих дней. Бесконечно тянулся шестой. Эдик, несмотря на бандитскую внешность, оказался действительно приличным молодым человеком. С разговорами не приставал, вообще не приставал. Сидел в кресле у окна, листал толстые спортивные журналы и бюллетени скачек. Звонил несколько раз на тотализатор, это Софья заметила, но интереса к женщине не проявлял.
Еду им приносили из ресторана, Эдик вежливо спрашивал, чего бы ей хотелось поесть. Софья вначале капризничала, делала немыслимые заказы. Потом надоело, отмахивалась — закажи, мол, что-нибудь на свой вкус. По её же просьбе приносили коньяк. В первые дни пила сама, пила много, к вечеру становилась совершенно пьяной и падала лицом в подушку.
Охранник смотрел на всё это равнодушно. Однако скоро пить одной стало невмоготу, и Софья пригласила Эдуарда. Тот вначале отнекивался: он, мол, на работе, нельзя. Но Софья уговорила. Не родился ещё мужчина, которого она не смогла бы уговорить. За рюмкой коньяка поболтали «за жизнь». Не слишком откровенно, но это ведь только на первый раз. Потом отношения стали более простыми, человечными, что ли, как-то само собой наладилось общение. А ещё чуть позже Софья стала ловить на себе уже совсем другие его взгляды.
Ох, уж природу таких вот взглядов она чувствовала позвоночником! А что, хоть какое-то разнообразие в тоскливых тюремных буднях…
Залеский не появлялся, но люди от него приходили. И приходили не пустыми: вначале объявились те три чемодана, что наполнили Вик с Басом. Потом канистры стали прибывать с небывалой скоростью — по две-три в день. На вчерашний вечер в углу комнаты выстроились в ряд десять канистр. Пять тысяч лет витакса!
Это был уже не стартовый капитал, это был прямой билет в мир бессмертных. И Софья заказала ужин. На двоих. С хорошим сухим вином и свечами.
— Мы пять дней живём бок о бок, Эдик. Давай хоть раз поужинаем по-человечески.
Эдик кивнул. Эдик улыбнулся — давай поужинаем, это так невинно…
Обстановку Софья создала почти интимную. Именно «почти» — поспешишь, людей насмешишь. Оделась так, что кое-чего ещё не видно, но фантазию уже будоражит. Она всегда это умела — подвести к самой грани и… — не так скоро, дорогой, дай мне чуть-чуть времени… Под вино и лёгкие закуски пошёл лёгкий, чуть хмельной разговор. И улучила момент — спросила про планы, виды на жизнь, надежды и мечты. А после аккуратно и ненавязчиво перешла к десяти заветным чемоданам.
— Ты представь себе, Эд, — так она стала называть его с начала ужина, — какое будущее можно построить на этой куче
Эд смеялся, корчил задумчивые рожицы, пытался что-то высчитывать, не забывая заглядывать в декольте. Всё в шутку, конечно же. Софья не мешала: ни смеяться, ни заглядывать. Софья тоже перечисляла, куда бы она вложила такой капитал, и тоже шутила. И только потом с горечью добавила:
— А ведь там большая часть витакса — моя. Да-да, не удивляйся, Эдик. Моя была идея, да и исполнение тоже. И люди были мои. А теперь этот прохвост приберёт всё к своим рукам. Хорошо, если кинет какие-нибудь крохи… А то вовсе пристукнет. Зачем ему рядом женщина, которая сделала его богатым? Живое напоминание…
Эдик оказался мальчиком сообразительным, сразу понял, что шутки кончились.
— Нам не уйти с таким куском, Соня, — так стал он называть её после второго бокала вина. — У Залеского длинные руки: достанет и заберёт чемоданы вместе с нашими головами.
— Ещё вчера я думала так же. А позавчера и помыслить не могла ни о чём подобном. Но сегодня… У Залеского сейчас очень трудные времена, ему бы самому ноги унести.
— И откуда информация? — насмешливо спросил Эдик. — Ты ж тут в полной изоляции.
— В изоляции, — согласилась Софья, — но не в такой уж полной. Это ведь моё гнёздышко, я сама его обустраивала. Кое-что предусмотрела…
— Ты хочешь сказать?.. — поразился собеседник.
— Да, — кивнула Софья, — маленькая щёлочка во внешний мир у меня осталась.
Она блефовала. Нещадно врала, рассчитывая лишь на своё обаяние и фактор внезапности. Ещё — на умение убеждать мужчин.
— Да! Да, Эд! — Она кинулась к нему, обвила шею руками, выдохнула жарко и сладко прямо в ухо. — Я знаю, что говорю! У нас совсем мало времени, но если сейчас — прямо сейчас! — мы прихватим эти чемоданчики и скроемся, никто нас не найдёт! У меня есть документы. Мы сможем покинуть страну. Ты представляешь, как мы заживём — только ты и я!
— У меня здесь мать… — пролепетал охранник.
— К чёрту! У меня здесь прошла вся жизнь, и что из того? Когда-то нужно принимать решения — такие, которые меняют судьбу! Твою маму мы сможем забрать позже, это не проблема. Ну?! Ну же — решайся! У тебя есть машина?..
— У меня есть машина, Сони, — послышался от двери насмешливый знакомый голос.
Они отпрянули друг от друга, будто школьники, застигнутые строгим учителем за чем-то постыдным. В дверях стоял Залеский.
— Даже фургон, — продолжал полковник, входя в комнату. У двери остались стоять истуканами двое крепких ребят в беретах. — Десять конденсаторов длительного хранения не такой маленький груз, тут нужен транспорт посолиднее. А вы неплохо проводите время, ребята. Вино, хорошие закуски. И планы! — конечно, грандиозные планы от госпожи Станкевич! Эдик, ты проникся?