Украина в Берлине
Шрифт:
— Как ваши дела?
Оксана отвечает с дружеской непосредственностью:
— Семейные разборки! Устраиваем сцены!
— Из-за чего? — лукаво улыбается Рахман.
И слышит о моих «бурлящих связях». Я не молчу, и гость узнаёт, что Оксана «предаётся вирту». Мой друг даёт нам высказать всё, что просится на язык, не спешит с оценкой.
— Давайте выпьем, — говорю я.
— За мир! — добавляет Рахман, с подкупающим добродушием смеётся.
— Хорошее дело, — произношу я с невесёлой иронией.
Мой друг
— Вам надо пожениться, — говорит с таким выражением, как будто давно уяснил наши с Оксаной отношения.
Я хмыкаю, но не возражаю. Рахман объявляет мне:
— Ты должен прекратить все связи!
— А она? — вырывается у меня.
— Пусть сама решает.
— А если я прекращу, а она будет продолжать? — возражаю я сварливо.
Рахман — чеченец и, следуя кавказским представлениям о том, что значит вести себя по-мужски, выносит решение:
— Ты первый должен прекратить без всяких условий!
Я демонстративно вздыхаю, затем с видом «долг так долг!» поднимаю бокал, пью вино. Мой друг, кивнув на меня, глядит на Оксану:
— У тебя будет трудная немецкая фамилия. — Его глаза весело благожелательны.
Оксана сообщает, что её фамилия означает по-польски «мачеха».
— Ага! — у Рахмана выражение, словно он ждал чего-то в этом роде. — А будешь фрау… — и он раздельно произносит мою фамилию в её немецком звучании.
— Я подумаю, — отвечает ему Оксана с видом здравомыслия, добавляет, что у неё бабушка — немка.
Рахман с самым живым интересом слушает историю спасения бабушки с её детьми, среди которых был отец Оксаны. Речь заходит о злодеяниях, творящихся во время войн. Мой друг, выступающий за независимость Чечни, говорит, что как чеченец разделяет боль Украины, которая переживает сейчас то же, что пережил его народ.
— Наши народы сроднила агрессия Москвы, — участливо обращается он к Оксане.
Говорим о положении в Крыму, о том, что Путину до зарезу нужна дорога в него по суше и будут кровопролитные бои. Далёкая Украина как нельзя более близка нам троим в моей берлинской квартире.
На другой день — лучезарный, без ветерка — мы с Оксаной в Потсдаме, в Сан-Суси: в прусском Версале. На холме оглядываем дворец Фридриха Великого, склон холма великолепен, благодаря виноградным террасам. Внизу — искрящийся под солнцем фонтан, около него проводим полчаса. Потом на траве у пруда едим взятый с собой завтрак, кормим подплывших уток, но к нам спешит служитель и прогоняет нас. Оказывается, нельзя здесь мять траву.
Мы в одной, в другой части огромного парка. Фридрих Великий на коне. Сетчатый оливковый украшенный золотом павильон. Образец изящества Китайский чайный домик. Подавляющий размерами Новый дворец.
Блуждаем по парку, стараясь выбирать безлюдные аллеи. Дубы тут и там. А вот лужайка, сияющая ромашками. Оксана в
Дома она ставит кувшинчик с ромашками в спальне — минула неделя, они живые, как были.
Она больше не слушает в скайпе, как для неё зажгут свечи.
— Он глупый, — сказала в ответ на мои вопросы.
Мужчина напрасно вызывает её, напрасно звонит по мобильнику — она не реагирует на его звонки. Я более не согреваю скайп общением с дамами. На мэйлы читательниц, правда, отвечаю, но лишь так, как ответил бы читателям мужского пола.
Трептов-парк (Treptower Park) с бронзовым советским солдатом на постаменте на насыпном кургане. В правой руке солдата — опущенный меч, левая прижимает к груди девочку. Всё то, что давно известно по фотографиям и фильмам. Сейчас мы с Оксаной в живой обстановке этого действительно величественного места. Мне приходит в голову сказать:
— Похоже на марсианский пейзаж.
(Почему-то вспомнились «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери).
На Аллее саркофагов с пятью братскими могилами, покрытыми травой, — лишь редкие фигуры людей. Оксана стоит, застыв, медленно обводя взглядом выстланную мраморными плитами Аллею, зелёные прямоугольники могил, произносит, отвечая чему-то внутреннему:
— Как тихо.
Мы удаляемся в другой край парка, огибаем премилый сад подсолнечника, останавливаемся у шикарного розария.
— Мой дедушка, муж бабушки-немки, вернулся с войны, а его ждала дочка от немца, — рассказывает моя спутница.
Я слушаю продолжение истории бабушки. После того как её деревню сожгли и она с детьми нашла жильё, сын, отец Оксаны, заболел. Бабушка попросила о помощи немецкого врача, тот вылечил мальчика. И бабушка вознаградила доктора. Как протекали объяснения между нею и дедушкой-фронтовиком, неизвестно, но семья сохранилась. Девочка выросла, она жива и здравствует — тётя Оксаны.
Таким образом, я обязан встречей с моей спутницей тому, что её отец сначала был пощажён немцами, а затем, умирающий от болезни, спасён немецким врачом.
Мы рассуждаем о том, что среди воевавших немцев не могло не быть порядочных людей, что во всех ужасах, делаю я открытие, виновен нацистский режим. Попробуй-ка посопротивляйся ему. Дома предлагаю посмотреть фильм Иштвана Сабо «Мефисто» о карьере талантливого актёра при нацизме.
Я восхищаюсь вслух: Клаус Мария Брандауэр в главной роли блистателен! Спрашиваю Оксану:
— Секс-символ, правда же?
Лежу на диване, она сидит подле меня на стуле, глядя на экран монитора, подняв босые ноги на край стоящего впереди стола, у неё изящные ступни, точёные лодыжки, переходящие в скульптурные голени.