Украина.точка.РУ
Шрифт:
– Не стреляй, – метнулись глаза Лёха Бирсан, – я сдаюсь… – добавил он, поднимая руки, – я тебе всё объясню…
И Цветаев, глядя ему в честные-пречестные глаза, едва им не поверил, если бы в следующее мгновение не обратил внимание, что руки-то у Лёхи Бирсана, что называется, по локоть в крови, и он совершенно не торопится их вытереть.
– А это не я… – вообще посерел Лёха Бирсан, заметив его взгляд, – это он, – и качнул головой в сторону напарника, который хрипел и пускал кровавые пузыри, а двери лифта сходились и расходились из-за его ног, торчащих
– Ну допустим… – произнёс Цветаев, которому хотелось верить во всё хорошее всех своих школьных друзей, как хотелось верить, что вернётся довоенная жизнь и всё будет классно, как прежде, без взрывов и без бомб, без грязи и вшей.
– Я у него на подхвате.
– На подхвате? – сурово переспросил Цветаев и аж задохнулся, взглянув на женскую голову в кабине лифта. Один её глаз неподвижно смотрел ему прямо в лицо, казалось, она задумалась, и гневная морщинка между глаз уже пропала. Таких женщин надо любить нежно, страстно всю жизнь, заниматься с ними любовью и холить, а не отрезать им головы.
И вдруг Лёха Бирсан подал ему стародавний и потому очень знакомый знак. Этот знак был знаком их юности. Цветаев забыл его, а теперь вспомнил. Они пользовались им в школе, когда им нужно было объединить усилия; этот знак знали все: и Пророк, то бишь Антон Кубинский, и Гектор Орлов. Цветаев подозревал, что его знает даже Ирочка Самохвалова, потом что она периодически попадала в их компанию до тех пор, пока Гектор Орлов не женился на ней и не начал ото всех прятать; из-за этого они, собственно, и сбежала. Знак был ключом к взаимопониманию, и Цветаев опустил винтовку – не стрелять же в своё прошлое.
– Не верьте ему! – Услышал он голос человека за спиной. – Умоляю, не верьте! Это он мне глаз выколол!
Цветаев удивленно посмотрел на Лёху Бирсана. Подобное заявление могло относиться к кому угодно, только не к Лёхе, первому бабнику, пьянице, сволочи, но не садисту и не убийце.
– Это правда?
Лёха Бирсан молчал целую вечность, а потом, не шевеля губами, прошептал:
– Правда…
– Зачем?! – удивился Цветаев. – Зачем? Объясни мне?!
Перед его внутренним взором пронеслось почти всё, что объединяло их: школа, глупости, которые они совершали коллективно, училки, которых мысленно раздевали, первая водка, которую попробовали за углом на танцульках, девчонки, в которых безумно влюблялись, и ещё много и многое другое: походы, песни у костра, звездное небо и чьи-то стихи. Блин, ужаснулся он, как давно всё это было!
Лёха Бирсан закрыл свои голубые глаза и покачал головой, чтобы Цветаев не подумал о нём плохо.
– Я не знаю… всё так запуталось. Я ничего не знаю.
И Цветаев испытал злорадство – первый красавчик в мире, до которого надо было тянуться и тянуться, перед которым любая девчонка в школе готова была снять трусики, которому всё давалось легко и естественно, несовершенен, как любой майданутый! Нет, подумал он, ошарашенно, не может быть, в этом мире так не бывает. Майдан – это майдан, а Лёха Бирсан – это Лёха Бирсан, пускай он и предал Пророка, но он не убийца!
– Как
Лёха Бирсан глядел на него во все глаза, в них была просьбы не убивать, не стрелять в своё прошлое. Цветаев вдруг сам для себя нашёл ужасный ответ: друзья совсем другие, не те, какими ты их представлял десять лет назад, а совсем другие, как чужой человек, которому ты благодарен за то, что он не напал на тебя в тёмном переулке.
– Товарищ… товарищ… не слушайте его, – быстро заговорил человек без глаза. – Они заставили его прыгнуть, моего мальчика, сказали, что если он не прыгнет, они убью меня и её. А этот выколол мне глаз…
Видно, он потерял терпение, шарахнулся куда-то, Цветаев не посмел обернуться. Он, не отрываясь, смотрел на Лёху Бирсана, и он под его взглядом всё серел и серел, пока лицо не стало таким, как стенка позади него.
– Рассказывай! – велел Цветаев.
Лёха Бирсан набрал воздух, чтобы наконец хоть что-то произнести в своё оправдание и разобраться с этим миром раз и навсегда, в том числе и за Пророка, которого он предал, но судя по шагам, человек без глаза вернулся прежде, чем Лёха открыл рот.
– Как это стреляет? Товарищ военный, как это стреляет?! – воскликнул человек без глаза.
– Передерни затвор, – велел, не оглядываясь, Цветаев.
– Так?..
Раздался металлический звук, и Цветаев представил, как патрон послушно лёг в затвор.
– Так, – подтвердил Цветаев. – И сними с предохранителя.
– Так?..
– Так, – кивнул, не глядя, Цветаев. – Но стрелять мы его сейчас не будем.
– Почему?! – встрепенулся человек без глаза.
В его голосе прозвучало страдание. Должно быть, он был дисциплинированным человеком, преданным своему делу, любящий своё дело, понимающий ситуации, иначе бы давно спустил курок. Я бы на его месте так и сделал, подумал Цветаев.
– А мы его вначале допросим, – сказал он, и металл, прозвучавший в его голосе, заставил Лёху Бирсана поморщиться.
– Ладно, – согласился человек без глаза после непродолжительного молчания, – я вам доверяю, хотя, судя по всему, он ваш хороший знакомый.
– Был «хорошим», да весь вышел, – сказал Цветаев. – Идём, – велел он и качнул стволом «Машки».
Лёха Бирсан послушно поплёлся в комнату и бессильно рухнул в кресло, в котором до этого сидел человек без глаза.
– Смотри сюда! – приказал Цветаев и поставил перед ним мобильный телефон. – Говори в камеру, чтобы потом не отвертеться.
– Зачем? – удивился Лёха Бирсан, – я и так ещё раз всё повторю.
В его голосе звучал покорность и усталость. Он был удручён, он был страшно удручён – не тем, что его поймали, а тем, что встретил Цветаева, и это потрясение было сильнее всего. Печать заискивания лежала на его лице.
– Скажешь! – заверил его Цветаев. – А вы, – сказал он человеку без глаза, – держите его на прицеле.
– Хорошо, – неуверенно сказал человек без глаза. – Только я не умею.
– Ничего, научишься.