Укромное место
Шрифт:
– Банко, – сказала я. – Это имя тебе подойдет.
Благодаря маме, которая играла роль Леди Макбет много раз, Банко был первым призраком, с которым я познакомилась. Я приходила на чтения пьесы вместе с крёстным, еще одним ведущим актером своей эпохи. Ярость, с которой мать произносила отрывок: «Прочь, проклятое пятно», заставила меня заплакать. Потом она объяснила мне, что это всё притворство, и я с удивлением спросила, зачем ей притворяться?
– Ты ведь тоже притворяешься, верно? – спросила тогда мама. – Представляешь, что ты доктор, учительница или космонавт?
Я
– Я ребенок, – ответила я. – Дети не притворяются. Они играют взаправду. А ты взрослая. Тебе не нужно.
Я тогда не знала, что взрослые притворяются гораздо больше, чем дети. И мы более наглые, когда делаем это.
Когда я стала постарше, мама объясняла мне, почему Леди Макбет сошла с ума, и рассказала о персонаже Банко, который преследует короля. Гонн привела меня на премьеру в Театр Аббатства. Я помню, как она ткнула меня под ребра, когда мама появилась на сцене. В роли она была еще более убедительной, чем тогда, когда я приходила на чтения, и теперь ее актерская игра полностью меня захватила. Я знала, что это моя мама, которая делает мне завтрак по утрам и ругается, когда я оставляю одежду на полу своей комнаты, но одновременно она превратилась в другого человека, которого я не знала.
Банко, которого играл мой крёстный, стал таким же откровением для меня. Я полностью поверила в то, что он – мятежный дух. Я прочитала кучу книжек с картинками, чтобы поверить, что призраки все-таки не существуют.
Несмотря на философский смысл этой пьесы, меня покорила не блистательная актерская игра, а яркие декорации, а также ведьминский котел, который бурлил и изрыгал дым. Я спросила маму о том, что в это время происходило за кулисами. Мать посмотрела на меня с отчаянием.
– Ты не должна думать об этом, – сказала она. – Ты должна была перенестись мысленно в ту эпоху.
Из-за моих расспросов о вещах весьма практических, мама так и не поняла, насколько сильно мне понравился спектакль. И хотя я ходила на многие ее премьеры, у меня сложилось ощущение, будто она решила, что я безнадежна. Думаю, с ее точки зрения так и было. Но, возможно, не совсем. Уж точно не совсем, если я могу назвать кота в честь призрака Банко.
Кот Банко возился в коробке и снова счастливо мурлыкал. Не зная чем себя занять, я пошла в гостиную и проверила телефон.
Сообщения от друзей, в которых все выражают надежду, что я наслаждаюсь Испанией и у меня всё хорошо. Сирша особенно переживала за меня. Она видела, в каком я была состоянии и, полагаю, она боится, что в одиночестве я стану совсем плоха.
Одно сообщение от сестренки Гонн, длинное и бессвязное, впрочем, соответствующее ее обычной манере разговора. Она сбилась с ног в поисках няни для Чиэна, младшего из моих племянников, на воскресенье, и спрашивала, свободна ли я? Чиэну только что исполнилось тринадцать. Его сестре Аланне – шестнадцать. Они мечтательные и музыкальные ребята, как их родители, но думается, что Аланна, запевала школьного хора, вполне в состоянии присмотреть за тринадцатилетним братиком один вечер. Я так ей и написала, а затем
Сообщение Гонн пришло тут же с соответствующим звуком струн арфы.
Чтооооо?! Когда ты уехала?
Вчера.
Ты ничего не говорила.
Это было спонтанное решение.
Где ты находишься?
Это место называется Бенифлор. Где-то между Аликанте и Валенсией.
О-о! С кем?
Одна.
Пока сестра переваривала эту новость, в нашей переписке наступила пауза. Побыть в одиночестве, чтобы поймать музу – неотъемлемая практика в семье Райанов, но это не то, что могла бы сделать я.
У тебя всё нормально?
Конечно.
Она ничего не знала о Брэде. Да и зачем ей знать? Мы мало общаемся.
Хорошо. Дай мне знать, как вернешься. Можем встретиться за чашечкой кофе.
Конечно.
Я не стала говорить, что планировала пробыть в Испании пару месяцев. Это вызвало бы волну вопросов. Так она и маму подключит. В конце концов, это всё очень на меня не похоже. Я ведь такая серьёзная, разумная. Живу правильно, но скучно.
Правда, влюбилась в женатого мужчину, который погиб во время землетрясения.
Мы повстречались с Брэдом на семинаре по цифровой рентгенографии, который проходил в Национальном конференц-центре. У нас завязался разговор, когда мы стояли в очереди за кофе в перерыве между секциями. Мы выяснили, что оба были на концерте Брюса Спрингстина в этом году. Брэд сидел на один ряд дальше от сцены, чем я.
– Это же не ты была в бейсбольной кепке с надписью «River»? – спросил он. – Еще и скакала на стуле?
Я улыбнулась.
– Нет, это была моя подруга Клео. А я была в вязаном шарфе.
– Я помню! – воскликнул он. – На нем еще были названия песен.
– Неужели заметил? – удивилась я. – Долгими зимними вечерами я занимаюсь вязанием. Это успокаивает нервы.
– Нам всем не помешает успокоительное, – сказал он, и вдруг понизил голос: – Послушай, не хочешь выпить чего-нибудь такого-этакого со мной, когда всё закончится?
Конечно же, я сказала «да». Мы лишь перекинулись парой фраз, но, думаю, я в него втюрилась уже тогда.
Окончательно погибла я на первом нашем настоящем свидании, пару недель спустя. Мы встретились в Национальной галерее. Шона и мертвым было не затащить в картинную галерею, а мне галерея нравится, там еще кафе замечательное. А потом мы с Брэдом отправились в очень модный дублинский ресторан на Графтон-стрит. После этого Брэд настоял, чтобы мы выпили по стаканчику на сон грядущий в отеле «Шелбурн». И мы выпили.