Укрощение демонов

Самаров Сергей Васильевич

— Я твои погоны не вижу, — сказал Рифатов. — Вижу только, что офицер.

— Старший лейтенант спецназа ГРУ. Командир взвода. Тицианов.

— Кто я — ты знаешь?

— Знаю. Сегодня только рассматривал ориентировку на твой розыск.

— С собой этой бумажки нет?

— Нет.

— Жалко. А то мне интересно было бы посмотреть.

Он явно не рвался к конкретному разговору, тянул время. Я это ощутил отчетливо. Значит, я оказался прав, предупреждая Скворечню относительно того парня, что сидел в стороне от светового овала.

И тут же, в подтверждение моих слов, сверху стал спускаться

сам младший сержант Скворечня. Спустился и направился к выходу.

— Куда? — спросил я.

— В туалет.

Меня такой ответ не смутил, хотя в туалет обычно с автоматом не ходят. Значит, мне стоило поддержать игру Рифатова и тоже потянуть время.

— Фотография твоя на ориентировке старая. Там ты помоложе и посимпатичнее. Хотя я почему-то думал, что ты рыжий. Но на черно-белой фотографии это разобрать трудно.

— В нашем роду рыжих никогда не было. Хотя рыжими дагестанцы тоже бывают.

— Но профессия-то у тебя гражданская такая — рыжий…

Такый злобно, с обидой фыркнул:

— Моя профессия — артист цирка. А амплуа мое называется — коверный. Иногда коверных зовут рыжими, потому что некоторые любят рыжие парики, но я никогда парики не носил. Я и без того народ смешил. Я был хорошим клоуном.

Это он явно загибал, рассчитывая на незнающего человека. Но ориентировка на него была подробной, и я знал про Рифатова многое.

— Если ты был хорошим клоуном, тогда почему тебя выгнали с работы? Хороших не выгоняют. За хороших держатся двумя руками. Вот я — хороший офицер. Меня никто выгнать из армии не надумает. За меня держатся.

— Меня конкуренты сожрали. Завистники. Обычное дело…

Он откровенно врал, и сам, похоже, верил в то, что говорил. Есть такая категория людей, что выдумывают себе легенды и настолько погружаются в выдуманный мир, что верят в свои выдумки твердо и свято. Но я-то знал, что клоуном он был никудышным, и вся его клоунада строилась на том, чтобы сказать несколько расхожих фраз с сильно утрированным акцентом. Но и эти фразы он не придумывал, а заимствовал из каких-то популярных фильмов. Потому фразы и считались расхожими и узнаваемыми. Кто-то над этим смеялся, но большинство — нет. Однако выгнали Рифатова не за бездарность, а за систематическое пьянство. Выгнали после того, как он отработал первое отделение, а в антракте решил поправить здоровье. Поправил, и его уже не смогли поднять на второе отделение. А второго клоуна в труппе не было.

— А я слышал, тебя погнали за пьянку.

— За это меня выгнать не могли, — вяло возразил эмир. — Я пил только хорошие коньяки, с которых не сильно пьянеешь. И голова после коньяка ясная. Эх, сейчас бы…

Кажется, он сглотнул слюни.

— Могу коньячком угостить, — сказал я, вспомнив про флягу комбата.

— Какой у тебя? — В голосе эмира одновременно присутствовала и борьба с самим собой, и желание угоститься. Мне даже интересно стало, что в нем сильнее?

— Грузинский марочный.

— Какой?

— «Греми».

— Хороший коньяк, — согласился Рифатов и облизнулся.

Он был готов. То есть полностью «созрел». Я по глазам увидел, что он был готов даже к своему отряду не возвращаться. И в плен бы сдался, если бы ему обещали в день по бутылке коньяка выделять и

не сильно бить при этом.

— Хороший, — согласился я, вытаскивая из внутреннего кармана плоскую фляжку подполковника Рябухина. — Лучше большинства хваленых французских. А про армянские я уже и не говорю. Сравнивать стыдно.

— Да, — согласился эмир, и его кадык стал совершать множество быстрых движений. Должно быть, рот обильно заполняли слюни.

Я отвинтил крышку, помотал флягой, зная, как легко проникают в воздух, насыщая его, пары коньяка, и раздражая этим ноздри эмира, потом заткнул горлышко фляжки языком и сделал вид, что пью. При этом и кадыком работал, имитируя глотательные движения. А когда фляжку опустил, увидел перед собой протянутую руку эмира. Я человек от природы не жадный, тем более данный коньяк не был моей собственностью, и фляжку ему протянул. Рифатов как припал к ней, так и не мог оторваться. Коньяк он пил, как воду после столетней жажды. Я, впрочем, не возражал.

В это время в дверной проем вошел младший сержант Скворечня. Посмотрел на меня, молча кивнул, пошел наверх.

— Все в порядке? — спросил я.

— Порядок, товарищ старший лейтенант.

Значит, и пленника мы уже имеем. И в джамаате Рифатова осталось только пять с половиной человек. Если считать по силам и по умению воевать, мы даже превосходили его и могли бы уничтожить прямо здесь, около башни. Но нам нужен был проводник, который способен будет показать, где база Рифатова, потому что там, на базе, оставалась часть отряда, и эта часть тоже представляла угрозу для мирных жителей. Бандитов необходимо было найти и уничтожить. Это наша непосредственная задача. А один-единственный пленник может и отказаться выступить в роли проводника. Это следует предвидеть. Нужно иметь хотя бы троих. Да и неизвестно еще, связал Скворечня бандита или просто убил его. Захватить пленника живым не всегда и не всем удается. Раненого — легче. Хотя с ранеными и работать проще.

Значит, следовало продолжать игру…

* * *

Я продолжил. Тем более что Рифатов оторвался от фляги комбата и посмотрел на меня почти развеселыми глазами. Наверное, он уже увидел во мне друга закадычного или, по меньшей мере, сговорчивого и выгодного собутыльника. Ну, если уж не совсем друга и собутыльника, то офицера, снабжающего персонально самого его, эмира джамаата, марочным грузинским коньяком.

Игру я сводил к тому, чтобы не позволить эмиру Такыю просто собраться и уйти, оставив меня и моих солдат без добычи. Раз уж он пришел, он пришел сюда на свою погибель, что я и обязан был ему сообщить.

— Я рад, Такый, что ты сюда, в село, вернулся, — сказал я, забирая уже пустую фляжку и убирая ее в тот же карман, из которого достал — помнил, что комбат просил вернуть ему фляжку. — Я очень надеялся, что Валиюлла Зайналович сможет тебя уговорить. Он уговорил, и ты пришел. Я не люблю долго по горам бегать за бандитами. Мне больше нравится, когда они сами за своей смертью приходят.

— Ты о чем-то не о том говоришь, — сказал, слегка растерявшись от моей уверенности, эмир. И даже не догадался спросить, откуда у меня сведения об Икрамове. — Я вернулся, чтобы уничтожить тебя. И тебя, и твоих мальчишек.