Шрифт:
Глава 1
Когда Людмиле Алексеевне нечем заняться, у подчиненных сразу возникает множество забот. А особенно у меня. Я же исполнительная, бездетная и даже незамужняя.
Под конец рабочего дня начальница зашла с толстой кипой бумаг, и я интуитивно почувствовала, что сидеть мне сегодня снова допоздна.
— Верочка, — обратилась она, — у Марианны Андрюша заболел, а ты ведь можешь задержаться — доделать документацию? — и, не дожидаясь согласия, положила стопку на мой стол. Пока я приходила в себя от такой наглости,
— Ну, конечно! Всем домой надо, а я могу в кабинете ночевать! Ведь Верочка у нас питается Божьим духом и пьет росу! — раздраженно пробурчала под нос, передразнивая голос начальницы.
Встать, отнести документацию обратно и сказать «нет» — значит лишиться как минимум премии. Вот только пашу я, а премия всем. Не честно же!
У «детных» коллег прокатывает хитрость. Они жалостливо смотрят на начальницу и красочно рассказывают, как у Андрюшеньки ушко болит, или как Машенька надрывно кашляет. Людмила Алексеевна сама недавно стала бабушкой и теперь все подобные причины считает уважительными. Понимаю, дети болеют, но почему я всегда крайняя.
Я устала, очень устала. Еще и домой вечером возвращаться через весь город, когда общественный транспорт идет в парк. Если на такси каждый раз ездить — премии не хватит. А с Пал Санычем — старым сморчком, постоянно предлагающим довезти до дома, не поеду. Одного раза хватило, когда он облапал мое колено.
Я сердилась, но работу делала. Пока из списка выбрала дела по дате, распечатала к каждому договору пакет документов, разложила, перепроверила — пошел девятый час. А еще закрывать офис… Когда все закончила, уставшая и голодная настолько, что готова была бы сгрызть даже сухую корочку, поплелась на остановку.
Я и еще несколько продрогших бедолаг минут двадцать ждали троллейбус. Вроде бы только минус двенадцать, но порывистый северный ветер и колючая изморозь добавляли «приятных» ощущений.
Пальцы на ногах окоченели и, чтобы окончательно не замерзнуть, я начала притопывать. Наверно, в своем пуховике я похожа на медведицу, но мне уже все равно, лишь бы окончательно не озябнуть и не заболеть.
Вдалеке мелькнули фары троллейбуса.
«Наконец-то!» — сначала обрадовалась, но представив, что творится в переполненном салоне, приготовилась бороться за место.
Кое-как втиснулась. Створки троллейбуса закрылись с трудом, прищемив край куртки, но при мысли, что с каждой минутой приближаюсь к дому, на душе теплело.
Отсчитав десять остановок, вышла. В темноте призывно мелькала вывеска супермаркета. Я так устала, что стоять у плиты была уже не в состоянии. Но и голодной в магазин меня нельзя пускать — наберу полную тележку всякой ерунды, которую обычно не покупаю. Однако представив, как буду чистить картошку, шинковать морковку, потом долго ждать… — решила, что лучше куплю вкусненького, быстренько поем и на бочок.
Ага, как же! Стоило мне голодной увидеть яркие упаковки, сработал хватательный рефлекс, и к кассе я пришла с печеньками, конфетами, сосисками, бедрышками курицы гриль, двумя салатами.
Умом понимаю, это вредная
Размышляя о том, как приду, поем вкусного салатика с помидорками, сыром, курицей и оливками, дожидалась своей очереди, но кассир, как медлительная черепаха, отбивала покупки.
Когда передо мною осталась одна женщина, мне опять «повезло». Покупательнице потребовалось уточнить — какие пирожки она купила: с мясом или с рисом и яйцом.
«А дома не печется?!» — злилась я, от усталости и голода готовая откусить от ее пирожков и сунуть «доказательства» кассиру под нос.
Полагаю, такое желание переполняло не одну меня. Парень, стоявший в очереди, с коробкой сока и булочкой, щедро политой глазурью, тихо вздохнул, положил все на ленту и пошел на выход. Перехотелось ему, понимаю.
Когда рассчиталась, с тяжелыми пакетами вышла на улицу и пошла к дому, до которого предстояло миновать три длинных пятиэтажки. Резкий, пронизывающий ветер дул в лицо, колыхая выбившиеся из-под шапки пряди. Волосы прилипали к губам, щекотали кожу, мешали. Я пыталась сдуть их, убрать плечом, но никак. Чувствую, еще немного, и я точно кого-нибудь укушу.
Почти у самого подъезда пакет под давлением коробки сока разорвался. Хорошо, что вовремя заметила дыру, а то растеряла бы добро по дороге. Пришла бы домой и прослезилась.
— Как все достало! — выдохнула, сдерживая подступающие слезы. Жизнь моя безрадостная. И я — одинокая неудачница с копеечной зарплатой. На темной пустынной улице, при взгляде на чужие яркие окна, за которыми собираются и ужинают семьи, где других кто-то ждет, мое одиночество чувствовалось особо остро. Мир готовится к Новому Году, а я ощущаю себя старой, брюзжащей каргой.
У подъезда долго рылась в сумочке, пытаясь отыскать ключи. А ведь я клала их в кармашек, чтобы сразу найти. Когда готова была уже разорвать подкладку, рука нащупала заветные холодные железяки. Подъездная дверь пискнула, я сделала шаг, и тут прямо под ноги, совершенно вальяжно выплыл наглый дворовый котяра! Вытянув хвост трубой, он ловко прошмыгнул в подъезд. Отбежал подальше, обернулся и громко мяукнул.
Животных я любила. От кошачьих вообще млела и при виде бездомных и голодных испытывала жалость. Почувствовав мое душевное колебание, кот снова повернулся ко мне, вскинул глазища… — и я растаяла.
— Пошли, Котофеич! — кивнула, приглашая идти за мной.
Рыжий красавец вышагивал неторопливо, гордо, будто я была лакеем, сопровождающим хозяина до покоев. У квартиры велела ему:
— Сиди тут! — и вставила ключ в замок. Но как только дверь приоткрылась, паршивец (и в прямом смысле тоже) нырнул в нутро темной квартиры и скрылся с глаз. А я его только накормить хотела! — Э-з! — закричала. — Ну-ка, вернись! — В раздражении топнула ногой.