Укрощение
Шрифт:
Патрик почувствовал, что его сердце забилось чаще.
— Продолжай, — попросил он нетерпеливо.
— Двадцать семь лет назад, майским субботним вечером из своего дома в Хультсфреде пропала молодая женщина по имени Ингела Эрикссон, незадолго до этого вышедшая замуж, — принялась наконец рассказывать Паула. — Ей было всего девятнадцать лет, и подозрения немедленно пали на ее мужа, поскольку он не раз избивал и ее, и своих предыдущих девушек. Были мобилизованы все полицейские силы, а кроме того, исчезновению уделялось большое внимание в прессе, так как по стечению обстоятельств одна из вечерних газет как раз поднимала тему насилия в семье. И когда Ингелу обнаружили
— А в чем связь? — спросил Патрик, хотя уже подозревал, что именно услышит.
Паула открыла книгу, которую держала в руках, и указала на абзац, где были описаны травмы Ингелы. Опустив глаза, Хедстрём прочел несколько строчек. Это были те же травмы, что и у Виктории, когда ее нашли: все совпадало до мельчайших деталей.
— Ну что там?! — Йоста вскочил, вырвал у коллеги из рук книгу и быстро прочел тот же абзац. — Ах черт, вот проклятье!
— Да уж, лучше не скажешь, — проговорил Патрик. — Похоже, мы имеем дело с преступником, который проявлял свою активность куда дольше, чем мы думали.
— Или же это подражатель, — заметил Мартин.
В кухне повисло молчание.
Хельга скосила глаза на Юнаса, сидевшего за кухонным столом. Они слышали, как наверху Эйнар что-то бормочет себе под нос и ворочается в постели.
— Чего от тебя хотела полиция? — спросила фру Перссон.
— Да так, Йоста заходил, чтобы спросить кое-что… — уклончиво ответил ее сын.
Пожилая женщина почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Тревожное темное облако, нависшее над ней, становилось в последние месяцы все плотнее — ее душил страх.
— А что именно? — настаивала она, присев напротив своего гостя.
— Ничего особенного. Просто один вопрос о взломе.
Жесткость в голосе Юнаса ранила его мать. Обычно он не шипел на нее подобным образом. Хотя у них существовала безмолвная договоренность никогда не обсуждать некоторые темы, в таком тоне Перссон-младший никогда с ней не разговаривал. Она опустила глаза и посмотрела на свои руки — морщинистые и потрескавшиеся, с коричневыми пигментными пятнами на тыльной стороне. Это были руки старой женщины, такие же, как когда-то были у ее матери. Когда они успели стать такими? Фру Перссон и не замечала этого раньше — до нынешнего момента, когда, сидя за кухонным столом, ощутила, как рушится весь ее мир, так заботливо ею выстроенный. Этого она просто не могла допустить.
— Как дела у Молли? — спросила она. Ей трудно было скрыть свое недовольство. Юнас не позволял критиковать дочь, но порой Хельге хотелось хорошенько встряхнуть избалованную девицу, чтобы она поняла, как ей повезло и в каком привилегированном положении она находится.
— Сейчас уже все в порядке, — ответил Перссон, и лицо хозяйки дома прояснилось.
Но потом что-то кольнуло Хельгу в самое сердце. Она понимала, что нелепо ревновать к Молли, однако ей так хотелось бы, чтобы Юнас смотрел на нее с той же любовью, с какой он смотрел на свою дочь.
— В субботу мы едем на следующие соревнования, — ответил ветеринар, избегая встречаться с матерью глазами.
— Вы действительно собираетесь ехать? — спросила она, слыша мольбу в своем голосе.
— Мы с Мартой в этом
— Марта то, Марта сё! Господи, лучше бы вы никогда не встретились! Лучше бы ты держался за Терезу. Такая милая девочка… Тогда все было бы по-другому!
Юнас с изумлением посмотрел на Хельгу. Никогда раньше он не слышал, чтобы она повышала голос, — разве что в его раннем детстве. Фру Перссон и сама понимала, что ей следовало молчать и продолжать жить так, как она жила многие годы, — это помогло ей вынести все испытания. Однако сейчас в нее как будто вселилась неведомая сила.
— Она сломала твою жизнь! — крикнула старая женщина. — Она пробралась в нашу семью и как паразит питалась тобой, нами, она…
Хрясь! Пощечина заставила ее замолчать. Щека Хельги горела, а глаза заполнились слезами. И не только от боли. Она понимала, что перешла некую грань, и возврата к прежнему у нее теперь нет.
Не взглянув на нее, Юнас вышел из кухни. Услышав, как он захлопнул за собой входную дверь, хозяйка поняла, что больше не может позволить себе молча наблюдать за происходящим. Это время прошло.
— Ну-ка, собрались, девчонки!
Раздражение в ее голосе слышалось на весь манеж. Юные наездницы были напряжены, а Марте только это и было нужно. Без чувства страха они ничему не научатся.
— Чем ты занимаешься, Тиндра? — Преподавательница строго посмотрела на светловолосую девушку, пытавшуюся преодолеть препятствие.
— Фанта не хочет! — пожаловалась та. — Она все время закусывает удила.
— Управляешь ты, а не лошадь, запомни это.
Фру Перссон мысленно задалась вопросом, сколько раз она уже повторяла эту фразу. Она перевела взгляд на Молли, которая держала Скирокко под контролем. Перед соревнованием дочь смотрелась в седле отлично. Они все же неплохо подготовились.
Тем временем Фанта в третий раз отказалась брать барьер, и терпение Марты лопнуло:
— Не понимаю, что с вами сегодня. Либо вы возьмете себя в руки, либо прервем урок! — воскликнула она и с удовлетворением отметила, что девочки побледнели. Все замедлили темп, повернулись к середине и остановились перед инструктором.
Одна из всадниц откашлялась:
— Мы просим прощения. Но мы слышали про папу Тиры… вернее, ее отчима…
Стало быть, вот чем объясняется нервозная атмосфера в группе! Марта вздохнула. Она должна была это сообразить, но стоило ей войти в конюшню, как весь мир за ее стенами переставал существовать. Казалось, все мысли, все воспоминания вытесняются, и остаются только конские запахи, издаваемые ими звуки и то уважение, с которым лошади относятся к ней, — неизмеримо большее, чем когда-либо оказывали ей люди. В том числе и эти девчонки.
— То, что произошло, — ужасно, и я прекрасно понимаю, что вы сочувствуете Тире, однако это не относится к тому, чем мы сейчас занимаемся, — сказала фру Перссон. — Если вы не можете перестать думать об этом, если на вас влияет нечто иное, а не то, что происходит здесь и сейчас на этом манеже, то остается только спешиться и уйти.
— У меня нет проблем с сосредоточенностью. Ты видела, как мы взяли тот высокий барьер? — спросила Молли.
Преподавательница увидела, что остальные девочки только подняли глаза к небу. Странное дело — у ее дочери полностью отсутствовало внутреннее ощущение того, что можно говорить вслух, а о чем только думать про себя! Сама-то она всегда владела этим искусством в совершенстве. Сказанные слова уже нельзя взять назад, плохое впечатление невозможно изменить задним числом. Мать просто не понимала, как Молли может быть такой легкомысленной.