Укрой меня от замыслов коварных; Делирий; Возвращайтесь живыми!; Шанс на независимость
Шрифт:
— Никакого разрешения на фотосъёмку не требуется.
— А посмотреть лодку?
— Внутрь макета попасть нельзя, но на нём можно постоять и сфотографироваться.
Группа проследовала ко входу в пещеру.
Резко стемнело. Если бы не фонари, освещавшие проход в глубь массива, ориентироваться в пещере было бы невозможно.
Первым начал спуск проводник. За ним гурьбой полезли немцы, доставшие фотоаппараты и айкомы.
Сильвестр взял под руку Розалинду:
— Не упадите.
— С таким галантным кавалером
Так они и шли, спускаясь по естественным каменным ступеням–наплывам вниз, к гроту, пока Сильвестр не почувствовал холодок беспокойства, охвативший спину. Хотел оглянуться на идущую следом Леонсию и вздрогнул от укуса в шею.
Вскрикнул, прижимая ладонь к месту «укуса».
— Чёрт побери! Здесь кусачие мухи! Леон… сия…
Голова закружилась, глаза застлала пелена, ноги подкосились, и он осел на холодный пол пещеры.
— Иди, скажи, что ему стало плохо, приступ клаустрофобии, и мы возвращаемся.
Розалинда исчезла.
Вскоре раздался топот: это возвращались гид и блондинка.
— Всё нормально? — спросил очкарик. — Никто не видел?
— Не трясись, — брезгливо сказала Леонсия. — Веди группу дальше, мы выводим его.
Сильвестр хотел сказать, что он всё слышит, но не смог, язык не повиновался.
— Вставай! — Его грубо дёрнули за руку, ударили носком туфли в бок.
Какая–то странная тёмная сила поднялась изнутри, заставила Сильвестра встать.
— Иди медленно, рядом, не дёргайся!
Его взяли под руки, повели к выходу из пещеры. Мысль начать сопротивление мелькнула, но погасла, сил не было никаких. Вторая мысль заставила вспотеть: его взяли в плен! Но и она растворилась в сером тумане безволия.
— Подними голову, иди прямо!
Он споткнулся, но снова та же тёмная сила распрямила спину и заставила идти энергичнее.
Вышли из пещеры наружу, в яркий солнечный день, хотя в настоящий момент Сильвестр этого не замечал.
Его впихнули в кабину того же микроавтобуса.
На какое–то мгновение вернулась способность соображать.
Джокер вспомнил уроки, полученные во время обучения навыкам освобождения от внушённого раппорта, попытался нейтрализовать плывущий в голове звон и туман, рванулся из машины, но его ударили по голове, втащили обратно.
— Не спеши, а то успеешь, — сказал кто–то насмешливо по–русски.
И он окончательно потерял сознание.
2
Отпуск ему не дали. Да он и сам понимал, что отдыхать в условиях войны с посланцами АПГ, потихоньку прибирающими к рукам правительства земных государств, дурная затея. Единственное, что он себе позволил после схватки с оператором лунной базы, это съездить с Юной в Санкт–Петербург на фестиваль старинной музыки.
Фестиваль носил некрасивое иностранное название Early Music, однако был наполнен очарованием древнего покоя и волшебным пением, так что Роман не пожалел о своём решении.
Они
Но самое большое впечатление произвело на них выступление французского контртенора Филиппа Жарусски.
Роману показалось что–то родное в фамилии певца, и он оказался недалёк от истины. Прадедушка Филиппа действительно эмигрировал из революционной России и при пересечении границы назвал себя: «Я — русский!»
Сам Филипп выступал на сцене больше пятнадцати лет. Дебютировал в опере Скарлатти «Седек», а знаменитым стал в две тысячи седьмом году, когда получил премию «Лучший певец Франции». Но не его награды и звания околдовали слушателей, а голос. Пел Жарусски в сопровождении фестивального оркестра «Солисты Екатерины Великой» с Андреем Решетиным, знаменитым русским скрипачом, основателем фестиваля.
— Как здорово, что мы поехали на фестиваль! — шепнула Юна Роману, когда они садились в машину, отвозившую их в Выборг.
Он молча кивнул, соглашаясь с её мнением.
Филипп исполнил не только цикл псалмов Вивальди, но и арии из опер «Юлий Цезарь» Генделя и «Полифем» Порпоры, и пение его было таким сказочно богатым и технически безупречным, что на глаза невольно наворачивались слёзы.
А наутро Роман снова поехал в Питер, точнее, в аэропорт «Пулково». Олег Харитонович попросил его поучаствовать в поисках тела Фурсенюка, а кроме того — в изучении унца и В–портала, находящихся в одной из томских лабораторий ФСБ, и отказаться он не мог. Да и не хотел. Начались обычные «боевые будни», а его умение «видеть суть вещей» требовалось всё больше. Враг потерпел ещё одно поражение, но сдаваться не собирался.
В Томск Роман полетел с Алтыном. Задание было ответственным, поэтому Малахов подключил к нему бывшего разведчика, чем обрадовал и самого Волкова, который успел соскучиться по «шаману».
Летели из Питера четыре с лишним часа, успели наговориться и оценить состояние страны, власть в которой всё больше прибирали к рукам выдвиженцы Поводырей. Впрочем, политикой оба не увлекались, предпочитая более интересные темы для бесед. Алтын расспросил Романа о поездке в Алма–Ату и после обеда в самолёте предупредил его о возможных последствиях операции.
— Они на тебя и раньше зуб точили, когда ты схватился с их главным, а тут мы подлили масла в огонь, затронув епархию казахского Поводыря, так что оглядывайся по сторонам чаще.
— Ничего, прорвёмся, — легкомысленно отмахнулся Роман, пребывая в некоторой эйфории. — Расскажи лучше, чем ты занимаешься.
— Шаманствую, — отшутился Юря, не склонный делиться успехами или неудачами своей деятельности на поприще оперативника «Триэн». — Опекаю космодромных ребят. Скоро наши запустят ККС, так что работы хватит всем, в том числе Афоне и тебе.