Укус анаконды

Ильюшенкова Наталья

…Анна посмотрела на часы – ничего себе, уже полночь! Схватила телефон – экран блестел матовым серым светом, сели батарейки. Попросила позвонить из дежурки – не дали. Стала ждать. В дежурке дурно пахло от бомжей, да и сами дежурившие менты выглядели ненамного лучше задержанных. От одного несло водкой, а другой был жирный и потный, блестел, как отменный кусок сала, и источал какое-то неопрятное зловоние… «Боже мой! – думала Анна, глядя на него.– До чего же и вправду деградировала наша полиция! Да какой из этого куска сала мент? Он не то, что преступника задержать, он и на турнике-то подтянуться ни разу не сумеет, будет висеть, как мешок с жирным дерьмом…»

Прошло

еще часа полтора томительного ожидания, и именно они дались Анне наиболее тяжело. Она вообще привыкла рано ложиться спать, а тут еще такие нервные перегрузки, да флакон корвалола, да полная неизвестность: что дома? Удалось ли успокоить сынишку? Будет ли он, такой впечатлительный, вообще спать эту ночь?.. Еще она очень боялась за мужа. Муж был спортсмен, физически очень сильный, в молодости был чемпионом области по самбо, да и теперь в отличной форме. А по характеру – очень вспыльчивый и неуравновешенный. Анна очень опасалась, что он, поддавшись эмоциональной нагрузке, просто пойдет и прибьет этого Литровского, или Кириллова, или кого-нибудь еще из их окружения. Она очень надеялась, что, во-первых, его остановит необходимость быть рядом с сыном, во-вторых, адвокат, а, в-третьих, время… Ведь в любом случае он сможет сделать это только завтра (вернее, уже сегодня), и за это время остынет…

Наконец появилась Снегурочка. Без сопровождения. Из этого Анна сделала вывод, что обэпники Силаев и Коробков добились-таки у прокурора санкции на ее содержание под стражей и, спокойные, уехали домой. Девушка Снегурочка согласно инструкции позвонила Анниному мужу, сообщила о том, что супругу задерживают на сорок восемь часов, чтобы ей принесли теплую одежду и еду. А потом Анну привели в ИВС. Она сразу успокоилась: в ИВС было тепло, работники были трезвые и с приятными лицами, не то, что в дежурке…

– А я Вас знаю! – вдруг широко улыбнулся один, самый молодой, с большими и широко распахнутыми как у мальчишки глазами. – Моя бабушка вашу газету выписывает, и я читаю, и там иногда вместе со статьями печатают фотографии авторов! Вы – Анна Кондратьева?

– Да, – Анне стало очень приятно, – вот уж не думала, что меня узнают, я все же не телевизионная журналистка.

– А скажите, вот все хочу спросить, почему у Вас такой псевдоним – Анаконда?

– Это очень просто! – улыбнулась Анна. – Как бы сложили первые слоги имени и фамилии, вот и получилось слово, похожее на «анаконда»

– А-а-а…– несколько разочарованно протянул полицейский. – А я думал, из-за того, что такие статьи пишите…

– Ну и из-за этого тоже.

– Вот здорово! – не унимался полицейский со старшинскими погонами, улыбаясь во весь рот и показывая крепкие молодые зубы, – вот уж не думал, что выпадет такое счастье – сажать в камеру такую журналистку!

– Ты тут потише! – осадил его полицейский постарше с погонами капитана. – У человека, можно сказать, несчастье, а ты радуешься… Так за что же Вас, – обратился он к Анне, – вроде приличная на вид женщина.

– Рассказывать это долго, – стала объяснять Анна, – но вот ваш сотрудник наверняка читал мои статьи. И про депутата Литровского, и про вашего начальника Баранова, и про прокуратуру…

– Я же Вам приносил, товарищ капитан!

– А-а-а, вспомнил! – протянул капитан. – Ну, давайте оформляться, вон на стенке прежде всего прочитайте правила внутреннего распорядка и распишитесь, что ознакомлены…

Оформление длилось долго, опять понадобились понятые для описи изъятых у Анны вещей, полицейские привезли с улицы каких-то девиц, которые все хихикали и были страшно довольны, что «побывали в настоящей тюрьме».

Анна, поскольку ее тут, как оказалось, знали и даже уважали, стала проводить разведку боем… Здесь ничего нельзя, чай дают в шесть утра и в шесть вечера, но ей дали сейчас, и она посчитала это добрым знаком… В туалет тоже не выводят, в камере есть параша, но ей сказали, что в эту смену будут выводить, не мучить же приличного человека запахом тюремной параши. Но сказали, что завтра придет другая смена, и послаблений от нее не будет…

Наконец молодой старшина повел ее за матрасом, потом в камеру.

– Я сейчас продиктую Вам номер телефона, запомните его, и Вас отблагодарят, – шепотом попросила Анна. – Мужа моего зовут Владимир. Чтобы он поверил Вам, то есть, что Вы действуете от моего имени, скажите, что у Анаконды есть зубы. Запомнили: «У Анаконды есть зубы»!

– Какие зубы? – захлопал глазами старшина.

– Неважно, если захотите, я вам потом объясню… Это наш с ним пароль, придуманный почти случайно, когда мне дали этот псевдоним… Слушайте внимательно. Скажите, чтобы к восьми утра с завтрашнего дня и все время, пока я буду здесь находиться, приносил бутылку хорошего коньяку и отдавал дежурной смене. Завтра пусть принесет две – одну Вам или Вашей смене, другую – следующей. Помогите ему уговорить смену принять коньяк, я ведь не олигарх, не преступник, меня бояться нечего, я не выдам и не подведу. Но у меня слабое здоровье, и мне нужно, чтобы ко мне здесь хорошо относились… Вы поймите, вокруг меня просто сплелся заговор, меня подставили, и так просто это не кончится… Мне нужно держаться!.. Передачу пусть пока не приносит, утром придет адвокат, и я до утра еще подумаю, что мне нужно, и с адвокатом передам… Все поняли?

Старшина-читатель газеты «Золотое слово» с готовностью закивал:

– Не беспокойтесь, я все сделаю, комар носа не подточит! Я верю, что Вы не виноваты!

Анну поместили в самую теплую камеру, но одеяла не дали – не положено, оказывается. Она закуталась в простыню и наконец-то уснула, как убитая. Было уже три часа ночи.

В шесть утра заорало радио. Анна, протирая глаза, вспомнила, что ночью на стене читала инструкцию, и там было написано, что подъем в шесть утра. Она встала и забарабанила в двери камеры. Подошел тот самый старшина, открыл дверь и сказал ей, что все сделал, а она попросила в порядке исключения убавить звук радио и дать ей еще хоть немного поспать… Он кивнул и запер дверь, и радио тут же притихло.

Около восьми старшина отпер дверь и принес ей пайку – чай в железной кружке и полбуханки черного хлеба. Потом вынул втихоря из кармана несколько печенинок:

– Возьмите, это от меня. Вообще-то чай приносим сразу после подъема, около семи часов, но Вам дали поспать. И чай я Вам заварил свой, положил два пакетика, и вот еще возьмите про запас, – он сунул ей в руку еще два пакетика. – Потому что смена сейчас придет вредная, ничего Вам не дадут, а чай принесут только вечером, так что в тот чай бросите эти два пакетика…

– Спасибо Вам, – Анна растрогалась и чуть не расплакалась. – Когда придет муж, скажите ему еще, чтобы он сообщил адвокату, взяла ли эта самая вредная смена коньяк или нет.

– Обязательно… До свидания, когда моя смена кончится, Вас уже, наверно, не будет здесь…

– Это почему же?

– Здесь держат только сорок восемь часов. Потом по решению прокурора могут продлить еще на семьдесят два часа. Или отправят в следственный изолятор, или домой. Только три варианта! Если не домой, то лучше побыть у нас семьдесят два часа. Но я все же надеюсь на лучшее… Прощайте и не падайте духом!