Укус тени
Шрифт:
— Тебя истязала Орелия… Но ее нужно простить… Она ведь так много страдала!
— Да, я знаю. И я ее прощаю. А ты, Лидия, можешь спасти мне жизнь… Я знаю, что ты не допустишь, чтобы я подох в этом подвале…
Лидия прижимается к Бенуа, а он, превозмогая боль, гладит ладонью ее лицо.
— Как ты считаешь, мы могли бы с тобой потом хотя бы иногда встречаться? — шепотом спрашивает Лидия.
— Да, конечно… Так часто, как ты только захочешь…
— Но рано или поздно ты бросишь меня, как бросал всех своих женщин!
— Нет,
Бенуа, пытаясь произвести впечатление на Лидию, говорит ласковым, увещевательным, заговорщическим голосом.
— Мы с тобой так много пережили вместе… Нет, тебя я не брошу…
Лидия улыбается и снова целует его. Ее рука проскальзывает ему под рубашку.
— Нет, не сейчас, — тихо возражает Бенуа. — Я просто не в состоянии… Как-нибудь потом…
— Хорошо, я не тороплюсь.
Она поднимается, и без тепла ее тела Бенуа снова становится холодно.
— Я пойду приготовлю чего-нибудь поесть… Ты, наверное, сильно проголодался, да?
Бенуа охватывает отчаяние, но он заставляет себя сделать еще одну попытку.
— Лидия, ты должна меня освободить. Ты должна спасти мне жизнь… Прошу тебя, вызови «скорую помощь»…
Лидия, опустив глаза, выходит из «клетки» и… закрывает дверь на ключ.
— Лидия!
Она подходит к Бенуа с той стороны решетки и снимает с него наручники.
— Видишь, я отстегнула тебя от решетки…
— Это хорошо… А теперь выпусти меня отсюда…
— Я скоро приду, не переживай…
Она поспешно уходит, и в сыром холодном подвале воцаряется гробовая тишина. У Бенуа возникает ощущение, что он, попытавшись взлететь с края пропасти, рухнул на самое ее дно.
Фабр останавливает машину прямо возле крыльца дома.
Гаэль не проронила ни слова с того самого момента, как они покинули комиссариат. Они оба чувствуют себя неловко.
— Ну вот вы и вернулись домой… Я сожалею о том, что произошло. Искренне сожалею… На следующей неделе вас вызовут в суд.
— Меня посадят в тюрьму?
— Нет… Вам нечего бояться.
— Да уж. Всего лишь скандал и позор! Но мне на это наплевать… Вы… вы, должно быть, думаете, что я — полное ничтожество. — Гаэль вздыхает, задумчиво уставившись на асфальт подъездной дорожки.
— Нет, я так не думаю, — заверяет ее полицейский. — Я понимаю, что вы находились в отчаянном положении, чувствовали себя несчастной… Именно это и вынудило вас… пойти по скользкой дорожке…
— Мне следовало бы расстаться с Бенуа… Но я не могу жить без него. Хотя мне с ним и очень тяжело… Вы ведь вернете мне его, да?
— Я сделаю все возможное и невозможное, мадам. Однако скажу вам откровенно: вероятность того, что мы найдем его живым, уже очень мала…
— Я знаю, — с болью в голосе говорит Гаэль. — Но я все-таки не теряю надежды… Пусть даже он и не захочет оставаться со мной, когда узнает, что…
— Если
— Хорошо… Спасибо вам, майор. Знаете, а Бенуа все-таки жив. Я это чувствую…
— Мы будем продолжать поиски, мадам. Мы сделаем все, что в наших силах, обещаю вам…
— Я даже представить себе не могу, что со мной будет, если он так и не появится… Я, наверное, умру.
К горлу Фабра подкатывает ком.
— Подумайте о своем сыне, мадам Лоран. Он нуждается в вас. Не забывайте об этом.
— Вы правы. До свидания, майор.
Гаэль выходит из автомобиля и медленным шагом направляется к своему опустевшему дому.
Фабр сдает назад, чтобы снова выехать на дорогу, и тут его взгляд останавливается на соседнем доме. Этот дом, если ему не изменяет память, принадлежит мадам Гишар, пожилой вдове. Ставни на окнах закрыты, из почтового ящика торчат уже не помещающиеся туда газеты. Бабуля, по-видимому, все еще в больнице. А может, уже и на том свете.
Лидия все никак не решается снова спуститься в подвал.
Ей почему-то не пришло в голову включить свет, и она сидит в полумраке на диване.
Сколько часов она сидит здесь наедине с мучающими ее вопросами? С вопросами и с лежащими в ее кармане ключами от «клетки», в которой она все еще держит своего пленника.
«Я не могу допустить, чтобы он умер. Но я также не могу допустить, чтобы меня посадили в тюрьму».
Неразрешимая дилемма, над которой Лидия бьется уже не один час.
Но ей все-таки придется сделать выбор, и чем быстрее, тем лучше.
«Или он, или я».
Орелия смотрит на нее сквозь полумрак пристальным взглядом: Лидия замечает их общую фотографию в тусклом свете неполной луны.
Только она, Лидия, способна различить, кто из запечатленных на этом снимке близняшек — Орелия, а кто — она, Лидия. Даже родители путались, глядя на своих дочерей. Они были так похожи друг на друга — и нравом, и внешностью! Но при этом они были такие разные!
После исчезновения своей сестры-близняшки Лидия осталась в этом — враждебном ей — мире совсем одна. Она оказалась к этому абсолютно не готовой, потому что они с сестрой с самого рождения всегда были вместе, всегда были вдвоем.
Поэтому после исчезновения Орелии у Лидии появилось ощущение, что от нее каким-то чудовищным образом отсекли половину. Ей стало казаться, что у нее теперь только один глаз, одно легкое, одна нога… Что у нее осталась только половина мозга и половина сердца.
Ей было от чего рухнуть в болото всевозможных неврозов и постепенно опуститься до его самых жутких глубин.
Лидия была просто не в состоянии выдержать обрушившееся на нее одиночество.
Именно поэтому она воскресила свою сестру внутри себя.