Улан Далай
Шрифт:
Очир очень привязан к приемному отцу. С трех лет Бембе обучал Очира казацкому делу, коня ему деревянного смастерил и шашку из карагача выстрогал. С пяти лет стал мальчика в табун брать, учил скакать без седла и уздечки. Другие мальчишки, одногодки Очира, еще и штанов не имели, а Бембе приемному сыну уже и сапожки пошил. Кормил из своей чашки – старшему в семье лучшие куски кладут, так Бембе с Очиром делился. Обе матери – и кровная, и приемная – были только рады такому вниманию к сыну.
– Эй, Очирка, не унывай! – Баатр хлопнул мальчика по плечу. – Отец скоро вернется. Шашку настоящую у японца тебе добудет. У японцев шашки лучшие на свете.
Лицо мальчика озарилось довольной улыбкой:
– Стану
– Обязательно, – подтвердил Баатр. – А пока отец шашку добывает, будешь железной лопатой землю рубить. Приедем домой – картошку копать пора.
Заставила жизнь донских калмыков в земле ковыряться, хоть и запрещали предки под страхом бесплодия и голода корни растений выдергивать. А уж вонзать в землю железо – грех смертный. Но пастбища урезали – 15 десятин на одного казака оставили, большую отару овец уже не прокормить, а на кибитку шерсти надо много, покупать если – 100 рублей кибитка стоит, да и служит года три, потом новая нужна. А мазанка или саманный дом рублей в 70 обходились, и пользоваться ими можно много лет без ремонта. И теплее в доме зимой, и дым лица не коптит. Кибитки на базу у калмыков стоят покуда, но зимой вся жизнь – в мазанке, у печки: хоть и душно, но тепло.
А пай пахотной земли, что выделили, его засевать надо. Дело непривычное. Соседский сын батрачил у хохлов – картошку выращивал, дал несколько штук попробовать. Запекли в золе, с солью поели – вкусно, сытно. Весной на ярмарке купили лопаты и пару мешков семенной картошки. Пока сажали – спины наломали, ладони в кровь стерли. Десятину засеяли и рукой махнули. Остальную землю оставили под парами. А картошку еще и пропалывать надо, чтобы другая трава у нее соки не тянула. Потом окучивать пришлось. Теперь вот выкопать осталось. Урожай собрать придется Баатру с Очиром – женщин к работе с землей допускать нельзя, всех подземных чертей себе на косы нацепляют, никакие амулеты-токуги не спасут…
А ведь правду сказал сосед про картошку. По десять штук из-под каждого куста накопали и мелочи без счета. Целый курган навалили. Но новая беда: клубни нужно хранить в яме, глубже, чем любая могила – погребом у русских называется. Иначе весь урожай испортится. Что же это за еда, которую так низко прятать нужно? Увидел в этом Баатр дурной знак. Старший брат на войне, жена скоро должна родить, а он яму своими руками будет рыть! Поехал в хурул, заказал охранную молитву на всю семью, вернулся и приступил. Копал-копал, землю прокопал, песок пошел. В песке – ракушки. Воспрял духом: ракушки – они от Бурхана-бакши, хороший знак.
А Байн работать по дому так и не стала. В начале осени объявила невестка, что носит в животе ребенка. Но тяжелое испытание назначили ей бурханы: лицом подурнела, кожей позеленела, есть совсем не могла. Для Альмы забот прибавилось, а и сама уже с большим животом была. Попросил Баатр у бурханов прощения за исполнение женской работы и стал жене по дому помогать, боялся только, чтобы соседи не прознали, не опозорили его на весь хутор. Ведь как только стала инеем покрываться по утрам трава, наступило холодное время – к вечеру стекались в их кибитку старики:
– Спойте нам, уважаемый Баатр, «Джангр». Пусть богатыри помогут нашим казакам победить японцев.
Отказать нельзя – раз уж ты слывешь джангарчи.
Разжигала Альма очаг в кибитке, готовила джомбу, разносила старикам. Брал Баатр в руки домбру, молился бурханам и начинал:
Прибыл Джангр, ведя за собойШесть тысяч двенадцать богатырей.С буйным кличем Бумбы своейРинулись воины в бой…Представлял при этом, как прибыли казаки в далекую Маньчжурию, как вывели из вагонов
Старики качали головами, переглядывались: как же так, когда же победа?
А в глубоком и круглом рву,Придавив степную траву,Словно мертвый, лежал Санал,Савр плавал в крови, стонал.Лица слушателей искажало страдание, дыхание учащалось, пот тек по морщинистым лбам: «Ой, какое мучение, какое мучение!»
Вызвали целительный дождь,Вызвали живительный дождь,Дали снадобья Бумбы-земли,Савра и Санала спасли.Старики шумно выдыхали, хлопали друг друга по плечу: «Живы! Живы!»
И во славу грядущих победНачался праздник арзы-араки…Слушатели приходили в восторг: «Богатыри непобедимы!», «Страна Бумба бессмертна!» Разливали принесенную с собой арьку и пили за хуторян, что ушли на войну, за победу Цаган-хана над злобными японцами, за здоровье джангарчи.
Уходили старики довольные и радостные. А Баатр, проводив последнего гостя, принимался помогать Альме: чистил котел, мыл чашки, да простят ему бурханы этот грех.
Незадолго до праздника Цаган Сар вызвал Баатра хуторской атаман и протянул ему конверт с письмом от Бембе, из станицы привез. Баатр не мог в толк взять, как брат письмо написал, он же неграмотный: ни калмыцким «ясным письмом», ни русской грамотой не владеет. Да и сам Баатр как прочитает? Повертел в руках конверт, положил в подседельную сумку бутылку арьки, сел на коня и поскакал в станицу к писарю Малдашке, только он во всей округе и мог эти закорючки обратно в слова превратить.
Прежде чем конверт распечатывать, выпили с Малдашкой по чарке за хорошие вести. Потом с молитвой вскрыли, писарь зачитал:
Здравствуйте, дорогие брат, жена, невестка и детушки! Пишет вам по просьбе вашего сродственника Чолункина Бембя его однополчанин Маслов Василий. Полк наш отправили в резерв, потому как пока мы на войну ехали, полковник наш сильно пил горькую и еще окончательно не оправился, а более полком командовать некому. Бембя досадует, горит желанием в бой, увидать наконец, какой он, японец. Победы нашей большой нет. Но мы надежды на ратный подвиг не теряем. На то мы казаки и рождены, чтобы служить Государю и защищать нашу родную землю, хоть бы и на Китайщине. Китайцев тоже еще не видали, потому как их всех отсюда повыселили, чтоб для японцев не шпионили, но братушки-казаки с другого полку бают, что они на Бембю вашего лицом похожие, и японцы тоже похожие. Хорошо, что калмыки одеты по форме, а то забрали б их ненароком в плен и доставили в штаб заместо японцев, потому что добыть японского языка очень затруднительно, заставы у них шибко зоркие и с собаками, незаметно подобраться неможно. В резерве работы незавально, но помыться негде. Ходим мы тут все грязные, вшей хоть лопатой загребай. А Бембя ваш вшей в костер нам стряхивать не дозволяет, говорит, что огонь мы таким манером оскорбляем. Бембя просит, чтобы вы через писарчука весточку прислали про вашу жизню. Пишите на мое имя, а адрес на конверте.