Улан Далай
Шрифт:
Баатр тронул струны и из самой глубины своей печени выпустил звук.
– Это бы-ы-ыло в начале времен…
Сегодня Баатр решил исполнить песнь о поединке Джангра с ясновидцем Алтаном Цеджи. Он пел о богатырях, так удачно женившихся в конце концов на прекрасных девах, и мысленно просил их направить старшего дядю в хорошую семью и найти для него, Баатра, красивую девушку с носом.
Глава 3
Апрель 1893 года
– Кось-кось! – подозвал своего Дымка Мишка.
– Гуру-гуру! – подманил свою Аюту Баатр.
Все участники свадебного поезда оседлали коней. Младший дядя, на которого была возложена роль ахлачи-предводителя, задобрил
7
Валух – кастрированный баран.
Закончился страшный год красного водяного дракона, осиротивший братьев Чолункиных. Наступил год черной водяной змеи. На праздник прихода весны Цаган Сар братья навестили материнский хотон, и старший дядя объявил, что подобрал им невест. Баатр тут же бросил взгляд на домашний алтарь – помнят ли бурханы о его молитве? Веки Будды-бакши были прикрыты, грозный Махакала устрашающе пучил глаза, но Зеленая Тара смотрела на Баатра благосклонно, и Баатр решил: помнит богиня, поможет ему. У самой-то Тары вон какой нос! Грудь у нее, конечно, слишком велика – некрасиво, но можно всегда камзолом придавить, не будет так торчать. Помнил он, как покойная мать заставляла старшую сестру носить камзол днем и ночью, та жаловалась, что дышать тяжело, но мать была неумолима. Приличная девушка не может иметь большую грудь, говорила мать. Мучилась-мучилась сестра ради хорошего жениха, а ее все равно выкрали без выкупа, без свадьбы, без подарков. Яхэ-яхэ-яхэ, где она теперь?
Когда дядя упомянул, что до невестиного хотона 15 верст пути, Баатр обрадовался. Значит, услышали бурханы его молитвы, и дядя передумал свататься к соседям. Жить братьям теперь рядом с дядьями: старший договорился с атаманом, что Бембе будет пасти станичный плодовый табун, а Баатр пойдет к нему помощником. Большое доверие им оказано. Надеется атаман на новых табунщиков, потому как при прежних много лошадей угоняли.
Генерал, когда узнал, что Бембе и Баатр уходят, очень сокрушался, уговаривал остаться, привезти жен на его землю. Но не братьям решать такой вопрос. Старший дядя сказал – значит так тому и быть. Генерал им тогда по лошади пожаловал: на которых они коней пасли, тех и подарил.
Миновав крайний баз хутора, где от них отстали и брехливые собаки, и орущие мальчишки, свадебный поезд устремился по просыпавшейся весенней степи.
Нет прекраснее поры, когда степь пестреет, как ярмарочный ситец: на сочном зеленом поле белые, красные и желтые тюльпаны мешаются с синими ирисами-касатиками на зависть любой станичной щеголихе. От силы неделю буйствует задонская природа, и, по счастью, астролог-зурхачи определил подходящим для свадьбы один из этих дней.
Зависшие высоко в воздухе жаворонки пускали такие оглушительные трели, будто хотели завоевать сердца сразу всех самочек. Стрепеты в весеннем оперении токовали, подскакивая над землей, – црр-црр-р, тут я, тут я, давай
Для Мишки с Гришкой всё в диковинку. Они никак не огли поверить, что Бембе с Баатром невест своих ни разу не видели и ничего о них не знают.
– Брешете! Быть того не могеть – штоб без смотрин, – недоумевал Гришка. – Ни разочку глазами не кинули? А ежели невеста страшнее верблюда? Колгоногая али еще чего? Али заместо глаз одни щелки, как пчелы нажалили? У вас такие бывают, я видал.
– Этого нет, – уверенно отвечал Бембе, – дядья не допустят.
– Ды как вы так этим дядьям судьбину свою доверяетя? Вы ж их видали за всю жисть разов дай бог пяток, – наседал Мишка.
– А хучь бы и ни разу, – пытался втолковать им Бембе. – На них долг перед покойной сеструшкой, маманей нашей.
– А поспрошать, что да как – отчего не можно? Язык, поди, не откусил бы за то дядька.
– Я скорей себе язык откушу, чем спрашать. Они нам самое луччее, что нашли, сосватали.
– Ну-ну, – недоверчиво качал головой Мишка. – От ведь как бывает…
А когда белый флаг в телегу складывали – Мишка с Гришкой рты так и пораззявили.
– Почто ж невест так позоритя? Вы ж их ешо и не пробовали, чтобы знать, что не целки.
В их обычае, значит, если невеста оказалась дырявая, белым флагом про то оповещают станицу. А у калмыков белый флаг – пожелание белой дороги. И опять Мишка с Гришкой недоумевали: белая дорога – зимняя, не лучше ли пожелать зеленой.
– Сурьезная разница в значеньях, – заключил Гришка, – как бы нам не опростоволоситься. Вы нас упреждайте, ежели чего.
Когда вдали показались кибитки и мазанки хотона, вперед отправили вестовых – уведомить о приезде женихов. Остальные спешились – ноги размять и духов местности задобрить, и дядя опять стал кропить по всем сторонам арькой и чигяном.
– Батырка, а кормить-то нас у сватов будуть? – поинтересовался Мишка, слизнув попавшую ему на руку каплю кислого молока. – А то у меня ужо кишки пересудомились, один другому шиш сворачивает.
– Так мы ж везем угощение. Потом сваты добавят горячего.
– Каравай-то подадуть? Али сызнова вареное мясо без луку и перцу?
– Пирожки пустые, на бараньем сале жаренные будут. Борцоги зовутся.
– Нет, тада уж лучче мясо трескать, – приуныл Мишка.
Выждали время, чтобы сваты успели чай сварить и шапки надеть, подкатили к базу. Началась суета: набежали родственники, соседи и просто прохожие – приветствовать. Каждому следовало поднести чашу, и пока дядя, как самый старший, и его сын, как самый младший среди прибывших, вносили в кибитку подарки, женихи наливали направо и налево.
– Кильдим [8] похлеще, чем у нас, – отметил Гришка, – каждый норовит на дармовщинку угоститься. Плесни и мине чуток! Глотка ссохлася.
Наконец из кибитки показался раскрасневшийся от волнения дядя – подарки пересчитаны, всё согласно договору. Гостям дозволялось входить. Дядю-ахлачи посадили по правую сторону от хозяина. Ниже по старшинству разместились остальные гости. Мишке с Гришкой место определили ближе к женихам. А женихи уселись у самого входа последними.
8
Кильдим – беспорядок.